Три солдата - стр. 25
Билли Грей и Фюзелли соединили свои одеяла и улеглись рядом. Они лежали на твердом полу палатки, тесно прижавшись друг к другу, и прислушивались к дождю, беспрерывно барабанившему по промокшей парусине, натянутой вкось над их головами.
– Черт побери, Билли, у меня, кажется, начинается воспаление легких, – сказал Фюзелли, прочищая нос.
– Я единственно только и боюсь во всей этой проклятой истории, как бы не подохнуть от болезни. А говорят, еще одного парня скрутило от этого, как его… менингита.
– Это то, что у Штейна было?
– Капрал не желает говорить.
– Старина капрал сам не очень-то здоров с виду, – сказал Фюзелли.
– Все этот климат гнилой, – прошептал Билли Грей среди приступа кашля.
– Тысяча чертей, кончите вы когда-нибудь с вашим кашлем?! Уснуть человеку не дадут, – раздался голос с другого конца палатки.
– Пойди возьми себе комнату в гостинице, если он тебе мешает!
– Верно, Билли, так его!
– Если не перестанете галдеть, ребята, я всех завтра на кухню засажу, – раздался добродушный голос сержанта. – Не знаете вы разве, что уже протрубили зорю?
В палатке воцарилась тишина, нарушаемая только дробью дождя и кашлем Билли Грея.
– У меня от этого сержанта живот подводит, – плаксиво сказал Билли Грей, сворачиваясь под одеялам, когда его кашель успокоился.
Немного погодя Фюзелли тихо прошептал – так, чтобы никто, кроме приятеля, не мог услышать:
– Послушай-ка, Билли, ведь правда, что все это ни капли не похоже на то, что мы ожидали?
– Верно!
Я хочу сказать, что ребята и не помышляют о том, чтобы задать перцу гуннам. Только и знают, что ворчат на все.
– Это, брат, тем, которые повыше, полагается думать, – заявил Грей.
– Черт, а я-то думал, что от этой войны дух будет захватывать, как на картинах.
– По-моему, все это одна болтовня была.
– Может быть!
Засыпая на жестком полу, Фюзелли чувствовал у своего бока приятную теплоту тела Билли и слышал над головой бесконечную, однообразную дробь дождя по промокшей парусине. Он старался не заснуть сразу, чтобы вспомнить, как выглядела Мэб, но сон неожиданно одолел его.
Труба выжила Фюзелли из-под одеяла до того, как начало светать. Дождя не было. Воздух был резок. Густой белый туман казался холодным, как снег, при прикосновении к их лицам, еще теплым от сна. Капрал сделал перекличку, зажигая спички, чтобы прочесть список. Когда он распустил часть, из палатки раздался голос сержанта, все еще продолжавшего лежать завернувшись в одеяло:
– Эй, капрал! Скажите-ка Фюзелли, чтобы он отправился ровно в восемь часов убрать помещение лейтенанта Стенфорда, офицерский барак, номер четыре.
– Слышали, Фюзелли?
– Ладно, – сказал Фюзелли.
Вся кровь в нем внезапно закипела. Ему в первый раз приходилось исполнять работу прислуги. Не для того он поступил в армию, чтобы быть рабом какого-то проклятого лейтенантишки. А потом это против военного устава. Он пойдет сейчас к сержанту и поставит его на место. Он не намерен превращаться в лакея! Фюзелли направился к дверям палатки, обдумывая по дороге, что сказать сержанту. Но тут он заметил, что капрал кашляет в платок с выражением страдания на лице. Он повернулся и побрел в другую сторону. Если он начнет лягаться таким образом, все его дело полетит к черту. Уж лучше заткнуть глотку и перенести все. Бедняга капрал долго не протянет в таком состоянии. Нет, глупо будет испортить дело.