Три секунды до - стр. 28
– Я сейчас, держись.
Через минуту он возвращается со стаканом воды и таблетками. Протягивает мне четыре, говорит:
– Пей.
– Нет, мне надо идти…
– Да что ты заладила! Заткнись и пей! – раздраженно повторяет он.
– Все со мной нормально! – в том же тоне отвечаю я. – Мне надо идти! Это очень важно!
Я пытаюсь подняться, но Том легонько толкает меня в грудь, возвращая обратно.
– Слушай, думаешь, я не понимаю, что с тобой?! Не выделывайся и пей таблетки! – почти переходит на крик Том.
– Зачем мне так много аспирина?! – вскрикиваю я в ответ.
– Замолчи и не зли меня, – говорит он. – Чего ты такая упрямая, а? Я знаю, что делаю! Пей!
Я беру у него из рук таблетки и через боль проглатываю.
– Вот так. Умница. – Том гладит меня по ноге.
Его пальцы на моей ляжке – единственное, что не отзывается болью. Мне нравится… нравится его рука и то, как он дотрагивается до меня.
– Том, мне так плохо… – хнычу.
– Я знаю. Я вижу, малышка. Я понимаю. Терпи, слышишь? Терпи.
– Умоляю, только не уходи…
Том кивает.
– Обними меня… – говорю.
Он подается вперед и ложится сверху, обхватывая руками. Я цепляюсь за него, как за спасательный круг. Носом утыкаюсь в пространство между ухом и шеей. Его щека колется. От близости с ним сердце стучит еще сильнее, чем до этого, но мне становится спокойнее. Я отвлекаюсь на его запах.
– У тебя сильный жар, – слышу я откуда-то издалека, – скоро станет лучше.
Том баюкает меня, гладит по спине. Я мычу что-то невнятное, вжимаясь в него. Постепенно температура спадает, с меня выходит столько пота, что одежда промокает. Я прижимаюсь к Тому сильно и долго, и он держит меня, не отпуская ни на секунду.
Но потом становится больно. Еще больнее, чем до этого. Я ощущаю в мышцах и костях такую резь, словно внутрь меня закачали бензин и подожгли.
– Отпусти, отпусти меня… – шепчу я словно не своим голосом.
– Что? – Том отстраняется от меня. – Что болит?
– Все… мышцы, – говорю я, а потом протяжно вою, переворачиваюсь и хватаюсь за простыню.
Я не знаю, за что взяться. Болит все, невыносимо сильно, хочется ударить себя или порезать – что угодно, лишь бы не чувствовать это.
– Вставай. – Том переворачивает меня, я брыкаюсь.
– Нет! Больно! Не хочу!
– Мне насрать, что ты хочешь, а что нет, либо сама поднимешься, либо тебя подниму я, – твердо говорит Том.
Я противлюсь, но он от своих слов не отказывается: берет меня, словно мешок с картошкой, закидывает на плечо и тащит в ванную. Там, прямо в одежде, опускает в душевую и включает холодную воду. Она льется на голову, волосы, плечи, потом спускается леденящими струйками по всему телу. Отрезвляет. Я опускаю лоб на колени.
– Лучше? – спрашивает Том.
Я киваю. Он садится перед душевой на корточки. Говорит:
– Бельчонок, ты справишься.
Мое лицо пронзает болезненная гримаса. Том вздыхает, говорит:
– У меня кое-что есть…
Я поднимаю голову, взглядом следую за ним: он подходит к шкафчику над раковиной, открывает его и достает оттуда желтую баночку с таблетками.
– Что это? – спрашиваю.
– Транквилизаторы. Мои таблетки от биполярки.
– Это поможет?
Том кивает, нехотя открывая банку, смотрит в нее, раздумывая, а потом достает одну капсулу и отдает мне. Я проглатываю ее без воды.
И спустя время чувствую – да, помогает. Боль отпускает, сразу же становится холодно. Я вылезаю из душа, и Том приносит мне сухую одежду.