Три романа и первые двадцать шесть рассказов (сборник) - стр. 103

– На Ноябрьские, что ли?

– Правильно.

– Понятно, – улыбнулся старлей. – Мы вообще-то так и подумали. На 850-летие тоже в Москву ходили?

– Приказа не было, – сухо сказал Ольховский. – У вас все?

– Да нет. Ту т вот какое дело. Вроде сигнал поступил. Что там ваши ребята Октябрьскую нефтебазу потрясли. Поручено разобраться. Не просветите?

– Просвещу. Не в чем разбираться. Слегка столкнулись с речным танкером по его вине, и застопорились, чтобы составить акт для речного арбитража. Танки дали течь, начали загрязнять нефтепродуктами акваторию. Это вам все капитан танкера мог сказать, «Волго-Дон 66». Он подошел к базе откачать топливо. Там с утра еще не прочухались, и слили вытекающий соляр прямо в автоцистерны потребителям. Эта подробность нас вообще не касается. Вопросы?

– Ясно. Просто там шум пошел: мол, стрельба была, оружием угрожали. Потом еще – топливо принадлежит акционерной фирме, а его как бы силой забрали, ну, типа грабежа.

– Ничего подобного не знаю. Это не к нам. Мы ни во что не вмешиваемся, совершаем переход, нам осложнения не нужны, – кинул Ольховский с высоты своей должности, звания и миссии. И с этой высоты снизошел гостеприимно: – Прошу ко мне.

Гостеприимство по пунктам включало: салон, кресло, коньяк и «Мальборо». К ним были приложены: музейные буклеты с автографом командира – два, улыбки – две, стодолларовая бумажка – одна.

Омоновец выпил, закурил, взял подарки, поблагодарил – исполнился благожелательности:

– Позвольте дать вам совет. Вообще вы правы, но будьте осторожней. Народ всякий, сами понимаете.

– Не понимаю. Народ наш.

– Хм. Наш, конечно. А чего у вас, я заметил, ребята на палубе с маузерами?

– Штатная комплектация военно-морского филиала Музея революции. Не с калашниковыми же матросам на «Авроре» служить. – Прозвучало вполне правдоподобно. – А чего вы в масках дуете через озеро – от кого у себя дома прячетесь?

– Логично, – вздохнул омоновец. – В каждой работе своя специфика. – Он вытащил из-под комбинезона блестящий, как личный знак, нагрудный крест на стальной цепочке и произвел им движение, став похож на средней упитанности священника: – Благослови вас Господь, командир.

– Веруете?

– Пока, конечно, нетверд. Но к пенсии, так чувствую, уверую. А может, и ранее.

– И что тогда?

– Перейду в монастырь. Рекомендацию мне дадут. У нас бывший командир, капитан, полгода провоевал в Чечне, вернулся – и в монахи. Сейчас уже зам настоятеля по боевой подготовке.

– С пониманием у вас люди, – сказал Ольховский.

– Не без того. Отец настоятель сам – бывший второй секретарь райкома. Так что работа с кадрами поставлена. А пока вот служу в миру. Тоже кому-то надо, верно?

– Ну, – налил Ольховский, – за ваш крест, в прямом и в аллегорическом смысле.

– Ваш также! Время грешить, и время каяться, верно? Сменюсь с дежурства – помолюсь за вас.

Нет, ну чем не золото у нас парни в ОМОНе, подумал Ольховский.

– Слушай, старлей, а если бы ты меня сегодня шлепнул по службе – ну, вышло бы так, – тоже бы потом помолился?

– Само собой. Кесарю кесарево, а Богу Богово, верно?

Проводив будущего монаха, Ольховский в большой задумчивости наведался к старпому. Колчак сидел за столом и, насвистывая сквозь зубы «Гори, гори, моя звезда», чистил разложенный на белой ветошке наган. Пять патронов стояли в рядок, как исполнительный расчет – незаполненность двух гнезд барабана слегка нарушала боевой порядок.