Три позы Казановы - стр. 51
– Ну, в общем, конечно… – поник писатель, чувствуя, как смущение начинает неотвратимо перерождаться в плотское томление.
– Как, кстати, сложилась её судьба?
– Мы поженились…
– Не может быть!
– Но быстро развелись…
– Я так и думала.
– Почему?
– Не знаю. У детей удивительное чутьё на совместимость. Но с возрастом это качество куда-то исчезает. А дети у вас были?
– Дочь.
– Это хорошо. Я вот несколько раз беременела от разных мужей – и всё неудачно… Ничего, что я с вами так откровенна?
– Ничего.
– Понимаете, во-первых, вы писатель. А это как доктор. Во-вторых, я столько раз воображала наши с вами свидания, что у меня такое ощущение, будто вы мой самый первый мужчина…
– И мне достались все крошки? – скокетничал Андрей Львович.
– Нет. Не достались, потому что это происходило лишь в моём воображении.
– А что же всё-таки происходило в вашем воображении? – немного в нос спросил он и подался вперёд, ощущая прилив хамоватого безрассудства.
Дверь с грохотом распахнулась, и в номер ворвался Жарынин. Увидев Кокотова и Наталью Павловну за бутылкой вина, режиссёр был так ошеломлён, как если бы обнаружил в комнате своего робкого соавтора белый концертный рояль, а на нём голую Пенелопу Крус…
3. Суровая мама
Они встретились вечером у ротонды и за разговором спустились по каменным ступеням. От недвижных вечерних прудов, похожих на заполненные водой пропасти, тянуло прохладой и теми сложными запахами тайной глубинной жизни, которые становятся ощутимыми только вечером, на закате. Малиновый шар уже наполовину утонул в розовых облаках, собравшихся, как прибойная пена, у самого горизонта. Верхушки старинных лип весело золотились, заглядывая за окоём, но нижние ветви были по-ночному темны и сумрачны.
Наталья Павловна, ещё минуту назад оживлённая, озорная, погрузилась в задумчивость.
– У вас неприятности? – осторожно спросил Кокотов.
– Да, пожалуй…
– Вы разводитесь?
– Вам уже рассказали?
– Нет… Просто… Услышал…
– Да, развожусь. Вы ведь тоже разводились?
– Два раза.
– Один раз с этой… с Обиход. А во второй раз?
– С Вероникой.
– Опасное имя! Скорее всего, разводились не вы с ней, а она с вами. Так ведь?
– Да, она нашла себе богатого.
– Дурочка! Богатые не женятся, а заводят жён. Огромная разница! Многие понимают это, когда уже поздно. Вы всё ещё любите её?
– Нет, конечно! – ответил Андрей Львович с такой решительностью, что Обоярова поглядела на него со снисходительной улыбкой.
– Не спешите! – сказала она. – Любовь как инфекция: может прятаться в каком-нибудь закоулке души или тела, в одной-единственной клеточке сердца, а потом вернуться. Страшно вернуться! Если любовь зацепилась в душе – это полбеды. А вот если в теле… Плохо, очень плохо!
– Почему? – удивился писатель.
– Потому что с душой ещё можно договориться. Трудно, но можно. А с телом – никогда!
– А ваша инфекция где прячется? – беззаботно спросил Кокотов и напрягся в ожидании ответа.
– Нигде. Я никогда не любила своего последнего мужа – ни душой, ни телом. Мы были партнёрами, в том числе деловыми. Мама очень хотела, чтобы я вышла за него замуж. Вы помните мою маму?
– Нет…
– Не может быть! Она же устроила в пионерском лагере грандиозный скандал на родительский день. Из-за грязного постельного белья в спальне девочек. Ну?!
И он сразу вспомнил красивую строгую женщину, совавшую в нос бедной Людмиле Ивановне скомканную нечистую простыню: