Три позы Казановы - стр. 13
А поцеловались они за всю смену только раз, во время вожатского костра, разведённого на Весёлой поляне. Она вдруг взглянула на него так, что он всё сразу понял. Посидев немного со всеми, они, не сговариваясь, незаметно ушли в лес, в темноту, подальше от пьяных голосов, гитарного скрежета и огромных пляшущих теней. Из ночной глубины леса костёр казался огненной птицей, бьющейся в решётке чёрных стволов и веток. Львов тихо обнял её и поцеловал. Губы у неё оказались мягкие, нежные и доверчивые. Она пахла дымом и духами. Потом, много лет спустя, он случайно выяснил, как они называются. «Сигнатюр». Львов даже подарил такой флакон жене к 8 Марта, но ей духи не понравились. А может, почувствовала что-то. Жёны чуют другую женщину, даже прошлую, даже позапрошлую, лучше, чем таможенный сеттер наркотики.
После поцелуя она, отстранившись, долго-долго смотрела ему в глаза и наконец спросила:
– Ты меня любишь?
– Да, люблю.
– И потом будешь любить?
– Боже… Ника… Конечно… – задохнулся Львов.
Он почувствовал: в этом робком «потом» уже очнулось и распустилось вечнозелёное слово «любовь». Накануне отъезда Ника сама подошла к нему и назначила свидание возле гипсового трубача ночью, после прощального костра. Львов даже не слышал её шагов, а только уловил запах «Сигнатюра» и ощутил, вздрогнув, как её лёгкие ладони легли ему на плечи. Он обернулся, их дыхания встретились-сначала дыхания, потом руки, губы, тела… Под платьицем у Ники не было ничего, кроме бездны женской наготы. Они любили друг друга прямо на мшистой земле, шатавшейся и кружившейся под ними. Любили прямо у подножия гипсового горниста, беззвучно трубившего в ночное небо гимн их невозможному счастью, которое в единый миг пронзило их обоих, как пронзал копьём суровый ветхозаветный пророк иудеев, обнимавших чужеверных дев.
Потом они лежали недвижно и смотрели на звёзды.
– Ты знаешь, что это? – спросила она, показывая на млечное крошево, рассыпанное по горнему тёмно-синему бархату.
– Что?
– Каждая звезда – это любовь. Когда любовь заканчивается, звезда падает. Вон видишь – полетела! Это кто-то кого-то разлюбил…
– Я тебя не разлюблю!
– Я знаю…
– Я тебя очень люблю.
– Я и это знаю…
– Не уезжай!
– Не бойся! Я к тебе приеду. Скоро! Съезжу только к родителям. Мама болеет…
– А где живут твои родители? – Львов почувствовал щемящую странность своего вопроса.
Он обнимает тело самой близкой, навеки ему теперь принадлежащей юной женщины, а сам не знает даже, где живут родители! Чудовищно…
– В Анапе.
– Это у моря?
– Прямо на берегу! Представляешь, мы сможем там отдыхать. Без всяких путёвок. Я хочу, чтобы однажды мы сделали это в море, ночью…
– Я тоже… Я тебе буду звонить.
– Мне некуда звонить. В Анапе у нас нет телефона. А в общежитии вахтёрши никогда не позовут, особенно если мужской голос. Вредные.
– И много у тебя было мужских голосов? – с болезненной весёлостью спросил Львов.
– Ах, паршивец! Он ещё спрашивает! Как будто не понял! – смешливо возмутилась Ника и тихонько шлёпнула его ладонью по губам.
– Я тебе буду писать! – пообещал он, привлекая её к себе.
– Пиши…
Внезапно она рывком села и оттолкнула его. Львов испугался, даже обиделся.
– Здесь… здесь кто-то есть! Кто-то смотрит на нас… – задыхаясь, прошептала Ника, испуганно вглядываясь в тёмные силуэты кустов и прикрывая грудь скомканным платьем.