Три поэмы про любовь в эпоху постмодерна - стр. 11

– Марина! Иди сюда! Неси стакан!

Бак налил мне в пластиковый, другого не было под рукой.

– Выпьем за большого музыканта, Влада.

Босс просит, я выпила.

– За его здоровье.

Ромик вздохнул.

– Хорошо если он здоров.

– А что с ним.

– Никто не знает. Пропал. Как люди в девяностых пропадали, исчез и всё.

Слушать их музыку удовольствие, а вот от разговоров депресняк. Слава богам гитар и барабанов, ушли к себе в дом допивать. Я не пошла, хотя и звали, нужно исправлять все эти дырки и огрехи в записи. Но работать тоже не получилось, коньяк на меня плохо действует, голова разболелась. Ушла сидеть на лавку.

Но тут пришёл Максим.

– Привет!

Обрадовалась я. Мы зашли в студию, я всё показала.

– Марина, я не только посмотреть. Давай попробуем записать? Можно?

– Это что, скрипка?

Я посмотрела на футляр в его руках. Он засмеялся:

– Нет, это я с этим за пивом хожу.

Я тоже немного хохотнула. Вообще с ним легко разговаривать.

Он встал посреди студии, я поставила перед ним стереопару. Это гитаристов во время игры вовсю мотает, но не думала что и скрипачи такие же. Видела, в оркестре они ровненько сидят. Пришлось микрофоны отставить подальше. И это всё испортило, комната просторная, скрипка размазалась.

– Хотелось бы чтоб шорохи от смычка… и не звонко как-то…

– Для этого надо микрофон прямо в скрипку, а вам стоять смирнёхонько. Смычком не махать.

Я прокрутила запись ещё раз, поигралась микшером. «Опозорилась, это тебе не попсу под минус» – подумала я. Максим смотрел на мои манипуляции с надеждой. Будочка! Конечно будочка нас спасёт.

Втиснулись в эту комнатку три на три. Барабаны занимали почти всё место. Мы вдвоём осторожно их передвинули, что бы хотя немного освободить пространство. Максим держал свою скрипку на поднятых руках, я с микрофонами протискивалась между ним и стеной. Пока всё расставляла касалась его руками, плечами и даже грудью. Поймала себя на мысли что нравиться быть в этой тесной комнатке с Максимом.

«Дорогуша, тебе этого только и не хватало» – сделала выговор себе. Надела наушники, включила запись. Максим поднял скрипку, посмотрел на потолок, вздохнул и заиграл.

Сказать что я обалдела, этого мало. Это было то, что пишут экзальтированные дамы после концертов их кумиров – благоговела.

В голове плохо умещалось, что вот этот человек, в мятой футболке, вытянутых в коленях штанах, которого я двигала туда-сюда и ругала когда он задевал микрофон, может извлекать такие волшебные звуки. Он играл Медитацию из оперы Таис. Шесть минут пролетели, Максим с заметно побледневшим лицом вошёл в аппаратную.

– Ну как?

Я со страхом, что опять напортачила включила воспроизведение. О боги микрофонов, слава вам во веки веков, запись получилась чистой, чёткой, каждая нотка звучала.

– Погоди-ка!

Я окрылённая успехом скопировала два раза дорожку. Добавила им ревер, задержала на четверть секунды каждую. Таак, теперь развести по каналам. О чудо! Скрипка Максима вползала прямо в душу из середины сцены и мощно летала среди огромного пространства зала. Мы отошли подальше от колонок, Максим кажется был потрясён моим умением. Он не удержался, поцеловал меня в щёку.