Три меча - стр. 5
Эти слова я запомнил на всё жизнь, и потом старался их всегда придерживаться.
В то время я написал мои первые стихи, которые позже стали эпиграфом к моему роману "Пагода журавлиного клёкота".
Журавлиный клёкот
Им реять парой в поднебесье вечно,
Любовью наслаждаясь в чистой сини,
Где дни проходят их в тиши беспечно,
Зимой их греет даже снег и иней,
А летом им жара несёт прохладу.
Они живут, опасности минуя,
Везде находят для души усладу
И радость, ни минуты не тоскуя.
Они – даосы, речь их – смех и хохот,
А ветер и пространства – их стихия,
И люди, слыша журавлиный клёкот,
Глядят, гадая: «Кто они такие»?
Позже, когда я стал уже взрослым и начал изучать китайский язык, то перевёл один интересный текст Юань Мэя из его сочинения "О чём не говорил Конфуций":
Журавли, несущие паланкин
(О чём не говорил Конфуций)
В эпоху Мин, Фан Ци-тин был в Цянси при управленье,
А с ним служил его друг старый Го из Сычуани,
В часы бесед на них в стихах сходило вдохновенье,
Даосами желали стать и жить на Эмэйшане (1).
Они хотели страстно даосизмом заниматься,
Уйти из мира и искать своё предназначенье,
Раз как-то за вином своим отдались увлеченьям,
Вдруг видят старика, который стал к ним приближаться.
Он подошёл к ним и спросил: «Хотите вы учиться
Искусству Дао? Со мной можете вы попытаться,
Но хватит ли у вас старания всего добиться»?
Взяв за руки их, стал он с ними в выси подниматься,
Так быстро до дворца на Эмэйшане долетели,
Сказал он: «Это – место, где живёт царь всех даосов,
Сейчас его там нет, вы встретиться с царём хотели,
Его здесь подождите, я ж отвечу на вопросы».
Поговорив немного, журавлей двух увидали
Меж облаков, летящих в небе, в клювах с паланкином,
А в нём сидел красивый мальчик, вглядываясь в дали,
Смеялся, радуясь красотам и земным картинам.
На нём была корона вся из белого нефрита,
Светился он на фоне неба красным одеяньем.
Придворные склонились, он смотрел на них сердито,
Как бы порядком недоволен был и их вниманьем.
Двоих друзей увидев, он сказал всем мимоходом:
– «Их не отправили ещё в обычный мир, подлунный» ?!
Спросил Го старика-учителя с его уходом:
– «А почему царь этот у даосов такой юный»?
Ответил тот: «Когда бессмертия кто достигает,
Стаёт святым иль буддой, и рождается ребёнком,
Чувствителен к добру всегда он, и зло забывает,
И видит всё, что в мире происходит нашем, ёмком.
Конфуций был учеником у Бодхисатвы дважды,
Чтоб добрым быть, иметь не нужно никакого средства,
О святости Мэн-цзы как-то сказал друзьям однажды:
«Святой муж – тот, кто сохраняет всю невинность детства».
А царь наш говорит, с него пример все чтобы брали:
«Мне пятьдесят аж тысяч лет исполнится весною,
Но я всегда ребёнок, во мне сердце молодое,
Все, кто младенцем быть хотел, бессмертье получали»».
И после этих слов друзья вдруг дома очутились,
Из странствия вернувшись (как на Небе побывали),
На облаках двух сверху на порог дома спустились,
И вспомнили о том, что в книге только что читали:
«Из эмбриона, жидкости, яйца тело родится,
Из разных трансформаций жизнь рождает свою вечность;
Небес, земли и человека Путь в ней вечно длится,
И также духов путь в ней пролегает в бесконечность».
Примечание
(1. Эмэйшань – гора, где проживают бессмертные даосы и мудрецы.)
Изучение Дао подтолкнуло меня к стихосложению, которым я любил заниматься во время медитации. Мне часто в голову приходили слова из прочитанных мной трудов древнего философа Чжуанцзы, которые, как ничто другое, характеризовали внутреннюю суть даосов и содержание их характера. Под впечатлением их образов и слов Чжуанцзы на меня вдруг накатывала волна возбуждения и приступ доброго отношения к ним, и эти чувства тут же сами складывались в стихотворные строки: