Три короны для Мертвой Киирис - стр. 19

Хрустальный и чистый, словно горный родник голос, был до омерзения холодным. Он зазвенел над головами наложниц – и те, склонив головы, расступились, пропуская в круг безупречную ослепительную красавицу-иникеру[10].

— Новенькая, - нехотя бросил толстяк, но от Киирис не укрылась ни его внезапная покладистость, ни плохо скрываемые нотки заискивания. – Не иначе выведенная каким-то таургом химера.

Иникера вскинула бровь, посмотрела на Киирис пронзительными желтыми, как у кошки, глазами и небрежно сказала, обращаясь к «тени»:

— Так ты сказала, что она собиралась отдаться моему Дэйну? И почти преуспела?

— Я бы сказала, что рогатая чуть из шкуры не вылезла, привлекая внимание императора. – Голос «тени» стал елейным.

Иникера подошла к Киирис почти вплотную, оценила ее долгим высокомерным взглядом. От этой женщины веяло опасностью, но, удивительное дело, Киирис почти не испытывала страха. Было лишь легкое недоумение из-за подобного собственнического настроения. Разве женщины в арахане не бесправные наложницы, чье существование служит лишь одной цели – ублажать трех самых сильных мужчин империи? Они все принадлежат наследникам, но ни один наследник не принадлежит ни одной из них. Какими бы изощренными любовницами ни были эти красотки, ни одна из них не могла всерьез мечтать о чем-то большем, чем неопределенное время в их постели.

— Если ты всерьез думаешь заполучить императора, то, боюсь, твое пребывание здесь будет очень коротким и болезненным. – Иникера манерно сморщила нос.

— Я собираюсь всерьез не воспринимать твои слова, - спокойно ответила Киирис.

Видеть, как красивое лицо первой императорской фаворитки исказилось от гнева, было почти таким же изысканным лакомством, как и черничное вино. И, по правде говоря, в гневе иникера была не так уж и красива. Недаром же наставница в Кераке любила говорить, что злость не красит ни одну женщину, равно как и безупречная покорность, и всепоглощающая любовь к одному единственному мужчине.

— У нее острый язык, - гоготнул Гоц’Ри и втиснулся между соперницами, словно слишком толстый кусок вяленого мяса между тонкими ломтями поджаренного кукурузного хлеба. – Хватит собачиться, Алура, потому что обычно шипишь ты, а нагоняй получаю я. А ты, - толстяк подтолкнул Киирис в сторону бассейнов, - ступай, пока у меня нос не отвалился.

Мейритину не пришлось просить дважды. Киирис с удовольствием отдалась в руки трех служанок.

Она не считала время, которое провела в купальнях. Знала только, что в сравнении с тем, как сестры из храма до красна растирали кожу жесткой мочалкой, головомойка от служанок были сущим удовольствием. Даже невзирая на то, что служанки не особо старались быть аккуратными.

После завершения купания, Киирис усадили на стул и привели в порядок волосы. Одна из служанок вычесывала их до тех пор, пока каждый волосок не лег к волоску, превратившись в безупречный блестящий медовый водопад. Из всей одежды Киирис выделили что-то полупрозрачное, длинное и восхитительно простое. В странной одежде мейритина чувствовала себя еще более обнаженной, чем без нее.

По окончании омовения жирный Гоц’Ри оценил ее вид и сально прищелкнул языком.

— Все равно страшилище, - заключил он с видом знатока.

Толстяк определенно собирался сказать что-то еще, но, подумав, промолчал. Лишь передал Киирис на поруки лысой этаре и поплевал вслед, будто боялся подцепить какое-то проклятие.