Треугольное лето - стр. 18
– А… за что подписываемся?
Чикен смеется:
– А тебе не все равно?
– Да… мало ли… а если я сейчас почки свои продаю или там…
– …почки твои уже двадцать лет как сгнили, и остальное все тоже, что-то поздновато ты продавать собрался…
– Ну… мало ли там что… душу дьяволу…
За столом снова смеются.
– И много ты в этом мире дьяволов видел? Еще кого выдумаешь?
Не выдерживаю:
– Нет, правда, за что подпись-то?
Чикен хмурится.
– Парень, тебе не все равно, что там у них делается? – кивает куда-то в сторону никуда.
Душа переворачивается:
– Так это… это оттуда?
– Оттуда… мы им подписываем, они нам…
…Чикен не договаривает, – бумаги исчезают так же внезапно, как и появились. Все замирают, ждут чего-то, я уже догадываюсь – чего…
– …так и есть.
Массивные бутыли крови появляются на столе. Сидящие разбирают, каждому по две, почему-то мне кажется, что получу только одну – нет, тоже две…
– С-спасибо…
– Да не за что… ты парень не промах, только, чур, молчок, никому…
Уже не боюсь опоздать.
Уже знаю, что пришел вовремя.
Дом узнает меня, открывает ворота. Прохожу мимо по-осеннему поредевшей аллеи, мимо резных хэллоуинских тыкв, посмеиваюсь про себя горькой иронии, что мертвые празднуют день мертвых. Где-то видел еще похлеще, жители дома снимали с себя черепа, расставляли по крыльцу, зажигали в черепах свечи.
Дверь узнает меня, открывается с легким скрипом. Чикен уже ждет меня, стоит спиной ко мне в большой зале, – я знаю, он зол, очень зол…
– Явились… не запылились… – говорит вкрадчивым шепотом, недобрым шепотом.
– Э-э… вечер добрый.
– Ой ли? – Чикен разворачивается, – добрый ли?
– Я…
– Какого черта вы это сделали?
– Ч-что сде…
– …не притворяйтесь. Можно подумать, меня за слепого держите… какого черта во всех домах кровь?
– Ну…
– Вы им подсказали? Вы?
– Ч-что под…
– То… можно подумать, где-то еще можно добыть крови в таких количествах! Хороши вы, ничего не скажешь… Что я видел вчера у Букманов? Что?
– Откуда мне…
– …да вы-то прекрасно знаете… подписи… они ставили подписи…
Меня передергивает.
– А вам жалко, да? Хорошо устроились кровью торговать, ничего не скажешь, в городке голод, а вы втридорога продаете…
– И не ваше дело, что я там продаю, уговор у нас был? Был? То-то же… сами клялись, никому ни слова, молчок… долгонько же вы свое слово держите…
Он не договаривает, он делает знак своим людям – думаю, что они сотворят со мной, как-то никогда раньше не задумывался, что можно сотворить с мертвым, еще кичился, еще бахвалился, мне-то теперь все нипочем, ну да все мы поначалу кичились-бахвалились, когда высохли наши первые и последние слезы…
…скручивают руки за спиной…
…вспоминаю какие-то жуткие разговоры вечерами у очага, а что будет, если умершего разрубить на куски или там бросить в огонь, ну что ты ужасы такие говоришь…
Оборачиваюсь.
Смотрю в темноту ночи, что-то неуловимо изменилось, что-то…
Вот оно.
Да.
– Взгляните, – хватаю за руку хозяина, – смотрите сами!
– Что такое?
– Да река же… река…
Оторопело смотрит на пересохшее русло, теперь заполненное чем-то тягучим, солоноватым, липким…
– Черт… – шепчет Чикен, – вот черт…
Люди бегут к берегу с ведрами, люди набирают кровь, много крови, разливают по бадьям, по цистернам, по канистрам, кричат что-то про богатый урожай.
К рассвету поток иссякает.
Собираем последние капли.
Думаем, скоро ли будет новая кровь.