Размер шрифта
-
+
«Третьяковка» и другие московские повести - стр. 7
Он разгорожен
Со всем, что мешает ему
Величайшим богатством —
Душою своей —
Нераздельно владеть,
Собою самим оставаться.
Как сильно меняется жизнь,
Когда обнаружишь,
Что то, что внутри,
Несравненно дороже того, что снаружи.
И этим ни с кем поделиться нельзя —
Оно неделимо.
Зато оно может расти,
Умножаться незримо.
Он вовсе не замкнут —
Со многими дружен,
Он в свете бывает…
Но все происходит как будто во сне,
Он чувствует —
Ими воспринят не он,
А всё, что извне
Его составляет…
Дворянство, богатство, и папенькин чин
Изрядный,
И городская усадьба!..
А ежели все это взять —
Да отнять бы!
То что же и кто же останется с ним?
Ах да, он забыл, он еще инженер,
Кессонных конструкций знаток и создатель.
– Володя! Вот здорово! Как же ты кстати!
(Кого тут не встретишь на этом Арбате!)
– Составь нам компанию!
Где тут Бугаевых дом?
Ведь ты же с профессором с детства знаком.
Сегодня сынок его Боря,
Во иноках Белый Андрей,
Каких-то из Питера чествует модных людей.
– Спасибо.
Но мне доводилось бывать там —
И даже
Я Блока с женою там видел однажды.
. . . . . . . . . . .
Пролетку нанять и скорее уехать с Арбата,
Подальше —
Туда, где не встретишь коллегу-собрата,
Особенно если выходишь из храма,
А с ним и такие случаются драмы.
Ох, что тут начнется!
И пальцем покажут,
И на смех поднимут!
И даже навяжут
Бессмысленный спор.
А ведь он зарекался,
Что спорить не будет, —
И снова срывался.
Какие тут споры? —
Всем ясно и так,
Что в церкви полно шарлатанства
И что социальный марксизм
Куда как родней христианству,
Чем наш крепостнический строй,
До сих пор до конца не изжитый,
А сам он последний дурак
В свете самых последних открытий.
А разве себе самому
Сумел бы он внятно ответить,
Что так его сильно влечет
В старинные здания эти?
Ведь это безумие —
Ждать, чтоб тебе наяву разъяснился
Тот сон непостижный,
Что в детстве когда-то приснился.
Он был этим сном изумлен,
Потом над собой посмеялся
И очень научно решил,
Что Гауфа он начитался.
Такие чудесные сны
Волшебникам снятся, наверно…
Он Гауфа скоро сменил
На Купера и на Жюль Верна.
Он прерии пересекал,
Он плыл в океанские дали…
Но сон повторился опять
Подробно, до каждой детали.
…Лачужка в убогой глуши —
Подобие ветхое дома, —
А рядом согбенный старик,
Совсем как давнишний знакомый,
Его приглашает войти
И низкую дверь открывает, —
И входит Володя в сияющий храм,
Каких наяву не бывает.
Измерить его высоту
Нельзя —
Он уходит всё выше…
А справа – какая-то лестница в нише.
И он уже вверх по ступенькам бежит,
По узким и шатким,
И слышит:
Старик припускается следом.
А мальчик
Бежит всё быстрей, на пределе дыханья…
И вот он на крыше какого-то зданья…
Но крыша ли это?
С обеих сторон
Вздымаются ввысь небывалые башни,
Теряясь во мгле…
И особенно страшно
Туда поглядеть, где, светясь изнутри,
Над черным провалом стоит балюстрада…
Но вот его спутник —
Он ласковым взглядом
Его к балюстраде зовет подойти
И, облокотившись, становится рядом.
И вот, осмелев, наклоняется он
Над той,
Не имеющей основанья
Стеной —
И созвездья, красу мирозданья,
Он видит внизу, далеко под собой…
И в этот же миг обрывается сон.
И вот с этой самой поры
Его мир разделился
На тот, что вовне – для других,
И на тот,
О котором бы он не решился
Поведать словами.
И он рисовал непрестанно
То храмы, огромные, как города,
То города
Из одних только храмов.
Ах, как же он редко туда попадал
Во сне…
А потом просыпался
Страница 7