Третья террористическая - стр. 28

– Падлы, козлы вонючие!.. – с трудом, но от души ругался сержант. И эти слова были далеко не самыми обидными из тех, что он знал и произнес.

Кто‑то из боевиков пнул почти уже убитого сержанта по перебитой ноге, и он от боли потерял сознание. Но очнулся.

– Вы ишаки, и отцы ваши были ишаками, и дети будут… – прошептал он запекшимися губами, глядя снизу вверх на своих убийц. Ему уже можно было говорить все, что угодно, ему уже все было по барабану. И все.

– Кто хочет его прикончить? – спросили боевики, обращаясь к солдатам‑срочникам. – Кто его убьет, того мы не тронем.

Солдаты молча пялились себе под ноги. Еще совсем недавно они убили бы его с превеликим удовольствием. Тогда, когда он гонял их под дождем за дровами и в столовку за продуктами, когда измывался и бил кулаком по лицу… Они бы его!.. Теперь возможность представилась!

– Ты? – спросил он крайнего.

Но тот, не поднимая глаз, испуганно затряс головой.

– Ты?..

– Ты?..

Больно ткнул пальцем в грудь Сашке:

– Ты!..

Сашка не знал, как это получилось, как вышло так, что он сделал шаг вперед. Наверное, сидящие в нас инстинкты сильнее нас. Он сделал шаг, и ему сунули в руку пистолет, уперев в затылок дуло автомата.

Он стоял над истекающим кровью сержантом, уставя в него ствол.

– Я знал… я знал, что ты гнида! – сказал, болезненно кривясь, сержант. – Надо было тебя еще тогда урыть!

– Давай, стреляй, стреляй! – торопили его боевики, подталкивая в спину.

Но он не чувствовал толчков, он чувствовал лишь жесткий ствол автомата, который сверлил его затылок. И который мог в любую секунду выстрелить. Который обязательно выстрелит, если не выстрелит он! И все, и его не станет!..

Он выстрелил.

Он выстрелил, чтобы не выстрелили в него!

Пуля ударила сержанту в голову, точнехонько в лоб, что вызвало бурную реакцию и одобрение боевиков.

Он был – молодец!..

Сашка стоял над мертвым телом, словно его паралич разбил. В руке сочился дымом пистолет. Вроде бы ничего не произошло, он всего лишь нажал на спусковой крючок, а все так круто переменилось! Да – он выстрелил, но не по своей воле, по необходимости, а сержант хоть так – хоть так был не жилец, был обречен, потому что получил пулю в живот и умирал.

Только кого это волнует?.. Даже если ты выстрелил за мгновенье до чужой смерти, за одно вот такусенькое, коротенькое мгновенье, то все равно ты убил. И значит, ты – убийца. Бандит. Боевик.

Враг…

Одно короткое как чих нажатие пальца на спуск перечеркнуло жирной чертой всю его прошлую жизнь. Крест‑накрест! Он только что был там, по ту сторону баррикады, и вдруг стал по другую. Стал ближе к этим, чем к тем. Его бывшие сослуживцы ничего не сказали ему и даже не взглянули на него, но он почувствовал, что стал им чужим. А этим… этим тоже не своим, но уже и не посторонним.

Боевики заставили их собрать оружие и боеприпасы и уничтожить то, что нельзя было унести. После чего они тронулись в путь, сойдя с дороги в том месте, где ее пересекал ручей, чтобы не оставить следов. Со своими бывшими сослуживцами Сашка шел в разных концах колонны и нес разную ношу. Они – труп боевика и раненого, он – боеприпасы. Их убили не сразу, их убивали по мере того, как они выдыхались. Последнего – через две недели.

Его – не убили. Его – оставили в живых. Не за красивые глаза – за выстрел.