Третья террористическая - стр. 20
Толпа одобрительно гудит.
Теперь все понятно, понятно, что будет. Всем понятно!
И один из пленников вдруг отчаянно – все равно терять нечего! – одним мощным прыжком, рванувшись в сторону, подскакивает к толпе, опрокидывает нескольких человек и что есть сил бежит по улице, кидаясь из стороны в сторону.
Неужели уйдет?..
Но – нет. Как бы быстро он ни бежал, пули летят быстрее. Короткая очередь сбивает его с ног. И вот он уже лежит, корчится от боли в пыли. Всего‑то и успел пробежать четыре шага…
Его, мычащего от боли, еще живого, волоком подтащили к стене и, не дав умереть спокойно, полоснули по шее…
Срочники, обезумев от ужаса и ожидания, смотрели на расправу.
Дальше пошло быстрее. Контрактников, схватив их и нажав на них вдвоем сверху, роняли на колени, оттягивали головы и перерезали чуть не до хребта шеи, бросая дергающиеся, агонизирующие тела на землю.
Никто не ужасался, не рыдал, не закатывал глаза. Только стоящие чуть в стороне от мужчин женщины прикрывали лица платками. Для всех них все это нормально и обыденно. Как забой скота. Для всех них это был всего лишь обычай, который никого не пугает.
Боевик, исполнявший роль палача, поднял окровавленный тесак и, размахивая им в воздухе, что‑то стал долго и горячо объяснять, к чему‑то призывать. Сзади него в лужах крови валялись трупы. Но были еще и живые…
Из толпы, раздвинув плечом людей, вышел мальчишка лет тринадцати‑четырнадцати. Хотя по их, местным, меркам это уже не мальчишка, уже мужчина, боец и при отсутствии более старших мужчин – глава семьи.
Он, твердо ступая, подошел к боевику, и тот протянул ему тесак. И что‑то снова громко сказал, указывая на него пальцем. Что – не понятно, но понятна была интонация – одобрительная и поощряющая. И еще несколько раз в речи прозвучало имя – Мурад.
Мурад…
Мурад взял тесак, подошел к пленному и встал перед ним. Все‑таки ему было страшно в первый раз… Удерживаемый с двух сторон за руки пленный контрактник с ненавистью и ужасом смотрел на мальчишку, от которого ему суждено было принять смерть. И все смотрели на него.
Боевик что‑то тихо ему сказал.
Мурад, словно решившись, сделал еще один короткий шажок, приставил тесак к горлу контрактника и, сильно нажав, провел им слева направо.
Боевик что‑то громко и одобрительно прокричал. Наверное, что Мурад настоящий воин и джигит и что им должна гордиться мать!
Толпа загалдела…
«А завтра, когда придут войска, они будут мямлить про то, что ничего не видели и не слышали, и корчить из себя страдальцев!» – вдруг зло подумал Аслан Салаев, уроженец села Разливы Костромской области. Потому что помнил, как они входили в такие же вот населенки и как их встречало население. И он входил. А теперь пришел вот так по‑другому и увидел их совсем с другой стороны…
Полоснуть бы по ним сейчас из автомата, прямо так, от бедра, положить человек десять‑пятнадцать! Десять – точно можно успеть… Он даже почувствовал, как напряглась на автомате его рука…
Но нельзя полоснуть, потому что поздно, потому что он – Аслан, а не Степа, потому что он – их и с ними, а не с теми, кого они режут.
Может, хоть срочников не тронут?..
Срочников трогать не стали, срочников разобрали по отрядам, потому что лошадей на всех не хватало, а груз за счет трофейных боеприпасов и продуктов прибыл и всем нужны были вьючные животные.