Третья террористическая - стр. 12
Он схватил автомат и лишь потом сообразил, что сделал. Взяв в руки автомат, он поставил себя вне закона. С точки зрения федералов он перестал быть пленником, потому что пленников с оружием не бывает. А боевики наверняка подумали, что он решил сбежать. Хотя куда бежать – грудью на кинжальные пулеметные очереди? Два шага, может, и пробежишь…
Он увидел, как метнулись в его сторону злобные взгляды и как развернулись на него стволы автоматов. И, уже не думая о последствиях, лишь бы успеть, нажал на спусковой крючок. Автомат задрожал в его руках, посылая пули в сторону зарослей, откуда бил пулемет.
Боевики убрали оружие.
Тогда они потеряли трех человек, но смогли уползти и оторваться от преследования. Которого, может быть, и не было.
– Зачем ты стрелял? – спросили его.
– Я же говорю – мне хода назад нет. Там меня ждет только тюрьма.
Теперь ему доверяли больше. И гоняли меньше. И почти перестали бить.
– Хочешь быть как мы? – хохотали боевики, хлопая его по плечу.
– Ну а почему бы и нет?..
Но только на войне словам веры нет. Настал день, когда боевики притащили в лагерь пленных – трех солдат‑срочников. Пацаны затравленно озирались по сторонам, не зная, чего ждать, к чему готовиться. Степан знал – к чему. Догадывался.
Боевики развлекались, толкая и пиная пленников, видя, как те моргают глазами и почти уже плачут.
– Э‑э… шакалы!..
Боевики презирали русских солдат за их слабость, трусость и неготовность умереть. Они не были мужчинами!
– Счас я тебя рэзать буду! – пугали они, подступая вплотную, хватая пленников за волосы и размахивая перед их глазами кинжалами.
Солдаты тряслись от ужаса, выкатывая глаза и отодвигаясь от мелькавшей перед их лицами стали.
– Ха‑ха‑ха, – покатывались довольные собой и своими шутками боевики.
Они глумились над слабыми, оглушенными страхом восемнадцатилетними мальчишками, чтобы чувствовать свою силу и удаль. Но их развлечение было опасным, пугая пленных смертью, они распалялись все больше и больше.
– Хочешь убить его? – вдруг почти дружелюбно спросил командир боевиков Степана, выдергивая в сторону крайнего пацана. – На – убей!
И протянул ему пистолет.
Боевики обрадовались новому развлечению. Но автоматы, на всякий случай, сняли с предохранителей и направили на пленников. На всех четверых пленников.
– Давай, покажи, что ты мужчина! – повторил командир. – Если ты убьешь его, мы тебе поверим!
«А если не убью, то они убьют его. А потом все равно убьют их. Убьют – всех», – подумал Степан.
Мальчишка в руках командира боевиков не дергался, он затих, замер, как кролик, которого обвил, приготовившись сожрать, удав.
В глазах его была мольба и была тоска. Смертная. А по щекам беззвучно ползли, капая вниз, слезы.
Степан взял протянутый ему пистолет.
И тут же в руках одного из боевиков оказалась видеокамера. Нет, это было не только развлечение, это была проверка и была вербовка. Если они снимут, как он расстреливает своих, то тогда точно деваться будет некуда. Тогда он точно – их!..
– Ну, давай, стреляй!..
Степан медленно, с усилием, поднял оружие. Пистолет плясал в его руке, так что прицелиться было невозможно. Но можно было и не целиться, потому что цель стояла в двух шагах.
Каково это стрелять в безоружного, стоящего в двух шагах от тебя человека, да еще в «своего», да еще понимая, что он ни в чем не виноват, что его не спросясь, а просто прислав повестку, привезли сюда и отдали в руки боевиков.