Третий вариант - стр. 6
А насчёт обеда послезавтра Младший, как всегда, прав, миссия рассчитана на тридцать шесть часов, вместе с предварительной адаптацией. Плюс-минус часа четыре ещё. Тогда мы и сможем уже поесть, поспать и почувствовать себя нормальными людьми…
Да, кстати о Младшем. Наш отец, помимо имён, всегда употреблял такие клички. Считается что я появился на свет на несколько минут раньше, поэтому получил прозвище Старший, а брат с тех пор зовётся в семье Младшим. Впрочем, это, я думаю, какие-то условности. Мы были тогда так похожи, что отличить одного от другого без бирочки на ноге никто бы не смог. Имя Ириней решил дать первому сыну отец, так звали нашего прадеда. А я тогда меньше чем брат требовал к себе внимания, с тех пор поэтому и считают меня старшим без каких-либо особых на то оснований.
Меня теперь после брата ждал спуск на глубину, работа, связанная с испытанием жидкофазной дыхательной системы при высоком давлении в реальных условиях… Очередная попытка адаптации существ с газовой поверхности к жизни глубоко на дне океана.
Сорок часов – это всё, что нам обещали. На большее рассчитывать очевидно нельзя. Могут начаться различные трудно- а то и вовсе необратимые последствия. Поэтому обязательной после подъёма будет очистка лёгких и длительный возврат нас в исходное состояние… Снова будет наркоз, ультразвуковое сканирование, жуткие длинные иголки в руках этих фей от медицины и всё прочее такое же.
После того, что с нами делали вчера, я чувствую себя лишённым чего-то очень важного, какой-то части своей индивидуальности. И это не связано с отвращением к процедурам.
Едва прикрываю глаза, я плыву будто в космосе. Вот она невесомость и нет реальной точки отсчёта, что считать верхом, что низом… Все координаты вертятся вокруг, поэтому предпочитаю глаза держать открытыми, чтобы контролировать это кружение.
На зрачки мне вставили какие-то подводные контактные линзы, позволяющие не терять фокус в воде, и в значительной мере сохранять ориентировку.
Ощущения, близкие к истинной невесомости я испытывал прежде несколько раз. Но не настоящие, космические, а в летящем по сложной траектории самолёте, меньше минуты и под наблюдением инструкторов…
О том, что со мной было вчера, мне вспоминать совсем не хотелось. Меня коробит, как подумаю, что испытать это придётся снова и с неясными перспективами. То ли всё восстановится, то ли придётся воссоздавать всё потом неизвестно сколько…
Когда вчера я пожаловался Сергею на свою невозможность ориентироваться, Алёна Викторовна, прочитав это, подошла к камере и сказала, что это НОРМАЛЬНО (подумать только!). Она ещё добавила:
– Вестибулярный аппарат дезориентирован, так как полости внутреннего уха, во избежание глубоководной травмы, теперь заполнены физраствором… – и тэдэ, и тэпэ. – А потом мы всё это постараемся исправить…
Исправители! Они мясники какие-то, эти феи, маньяки с ножами и иголками! Меня, как шашлык, насадили через рот на связку гибких трубок, заканчивающихся где-то у меня в лёгких, замаскировали рот чёрной резиновой полумаской и замариновали в солёной воде. Когда после операции очнулся, пришла в голову глупая мысль, что это уже совсем не я.
Дышал я не сам и дыхание было очень, и очень, и очень тормозным. Как будто кто-то другой ме-едленно раздувает огромные меха, каждый вдох по полминуты. Мне при этом вдохе никакие мышцы не подчиняются. Небольшой насос и управляемые клапаны теперь легко справлялись с обеспечением меня кислородом и азотом. Азот, говорят, организму тоже необходим. Чтобы не свихнуться от глубины.