Третий круг рая - стр. 7
Произнеся фамилию Павла Андреевича вслух, я следила за реакцией деда, но напрасно – ее не было. На мой вопрос он так и не ответил, но так пристально посмотрел на меня, что я в смятении отвернулась. Я держала его за руку, пытаясь «считать» информацию, но картинок не увидела. Заметила лишь легкую усмешку на его лице. Было понятно, что Егор Романович мастерски выставляет защитный блок. До сих пор все, что знаю о нем, – имя, отчество и возраст. Да и так ли его зовут на самом деле? Документов при нем не было. Из старого кожаного портфеля, который я обнаружила в лесу рядом с ним, он при мне, уже дома, извлек три картонные папки с веревочными завязками, несколько фотографий и небольшой футляр на молнии, оказавшийся советских времен мужским несессером. Папки тут же аккуратной стопочкой были сложены дедом на край обеденного стола. Он погладил раскрытой ладонью верхнюю, после чего с грустью в голосе заметил, что никому эти бумаги уже не нужны. Я тогда промолчала.
Дед довольно быстро освоился в доме, я видела, что одиночество его совсем не тяготит. Более того, мне казалось, его даже радует отсутствие соседей…
Еще в первый день, стоя на крыльце дома, он оглянулся вокруг и с тоской в голосе заметил, что все изменилось. Это навело меня на мысль, что когда-то Егор Романович бывал здесь. И не раз. Но было это очень давно, когда на дачах бурлила жизнь.
«Умирание» поселка было медленным, началось еще в конце девяностых. Сначала прекратили привозить газовые баллоны для плитки, мы обходились электрическими. Несмотря на это, тем летом все дома дождались своих хозяев, на качели была очередь из детей постарше, в песочнице возились малыши. Но уже на следующий год поселок отключили от электроснабжения. Кто-то, как и мы, обзавелся переносным генератором, но больше половины домов на сезон остались запертыми. В августе отец с Громовым заколотили все окна и двери коттеджей досками, будучи неуверенными, что те хотя бы когда-то еще дождутся своих хозяев. Следующие несколько лет на дачах еще наблюдалась какая-то жизнь – ненадолго заселялся то один дом, то другой. Детей привозили редко, чаще на выходных наезжали компании молодежи, музыка гремела заполночь, но лично я была этому только рада – мне, ребенку, в лесной тишине было откровенно скучно. Мама все чаще оставалась после работы в городе, отец же не мог оставить место работы – он по-прежнему числился комендантом. Когда его уволили, мы в дом наведывались лишь несколько раз в месяц. И только после развода с мамой отец вновь поселился здесь…
Я отвлеклась от своих мыслей, внимательно посмотрела на Захара и отчетливо поняла, что с его появлением моя привычно размеренная жизнь закончилась. Я видела, как он расслабился, скинув решение своих проблем на меня. «Он – твой жизненный урок, девочка. Ты – сильная, он же всегда будет нуждаться в чьей-то помощи. И представь – рядом найдется тот, кто ее окажет! Но не он твоя судьба, вместе вам не быть. Ты сможешь жить только с равным. Вот тогда будешь счастлива», – жестко сказал мне отец, вытирая шершавой ладонью слезы с моих щек. Мне было пятнадцать, я что-то зло возразила, оттолкнув его и тут же посчитав врагом. Замкнувшись в себе, я больше ни с кем Захара не обсуждала. Но по-прежнему старалась быть рядом с ним, пусть в качестве друга. Жанну, как ни странно, соперницей не считала, хотя все: и одноклассники, и учителя – давно уже нарекли Тальникова и Каверину парой. Я же твердо была уверена в одном: любви у Жанны к Захару нет, как нет ее и у Захара к Жанне…