Размер шрифта
-
+

Третий дубль - стр. 26

– Я попрошу Рому постеречь, – успокоила Светлана Яковлевна.

Панин с режиссером, спустившись на этаж, зашли в кафе. Здесь было многолюдно и шумно. Максимов приветственно помахал буфетчице и показал два пальца. Через пять минут две чашки черного уже стояли на их столе.

– Ай-ай-ай! А как же принцип социальной справедливости? – усмехнулся Панин. – Строгие телекомментаторы каждый день напоминают нам с экрана, как стыдно этот принцип нарушать.

– Стыдно, стыдно. Но мы же с вами торопимся? И не ради своего удовольствия. Да и принцип социальной справедливости не заключается ведь в том, чтобы все стояли в очереди? Вот, например, Орешников, наша суперзвезда. Смешно было бы заставлять его всюду стоять в очередях – в буфете, в магазине, в железнодорожной кассе. У него бы не осталось времени на репетиции, на концерты и съемки. И кто бы от этого остался внакладе?

Панину послышались в словах Максимова нотки сарказма, и он спросил:

– Лев Андреевич, а что вы можете сказать об Орешникове?

Максимов вынул из нагрудного кармана рубашки пачку «Беломор-канала», закурил.

– Александр Сергеевич! Вы не подозреваете, какой трудный вопрос мне задали!

Заметив на лице Панина удивление, режиссер повторил:

– Очень трудный!

– Такой уж сложный человек Орешников? В свои двадцать шесть?

– Нет. Человек он как раз простой. Открытый… Добрый, в общем-то. Это у меня отношение к нему сложное. Леня – певец от Бога. Вы и сами знаете. А вот характер у него… Нет, не занозистый. Это было бы не совсем точно. Знаете, есть одно не совсем приличное слово… Сейчас в интеллигентской – подчеркиваю, в интеллигентской, а не в интеллигентной – среде стало хорошим тоном употреблять плохие слова.

– Говнистый, что ли? – усмехнулся капитан, выслушав длинную преамбулу к короткому словечку.

– Горячо. Почти угадали. С Леней Орешниковым трудно. Всем трудно. Я не себя имею в виду.

– Интересно?

– Мне – неинтересно. К его бы голосу да побольше такта и скромности! Видите, сколько я вам наговорил? Вернемся в зал?

Еще час просмотра отснятой пленки ничего не дал. Капитану больше ни разу не пришлось обращать внимание Светланы Яковлевны на заинтересовавшие его кадры.

– Не велик улов? – спросил Максимов, когда в зале зажгли свет.

– Кое-что может пригодиться. – Панин хотел спросить, когда можно получить отпечатки кадров, но монтажница его опередила:

– Завтра во второй половине дня я вам все приготовлю, – сказала она. – А сегодня не могу больше задерживаться. Как только все будет готово, могу позвонить.

Панин поблагодарил, продиктовал свой телефон.

Едва закрылась дверь за монтажницей, в зал влетел запыхавшийся толстяк. Не обратив внимания на капитана, толстяк накинулся на режиссера:

– Левушка! Ты почему взялся без меня материал просматривать?! Позвонить не мог? К чему такая спешка? Кумира-то все равно нет?

Он продолжал бы и дальше наседать на Максимова, но тот показал рукой на Панина:

– Остынь и познакомься: Александр Сергеевич Панин, с Литейного, четыре.

Толстяк виновато улыбнулся и протянул Панину пухлую руку:

– Николай Мартынов, оператор. Извините. Лев Андреевич у нас мэтр, не всегда до своих коллег снисходит. – Отсюда – конфликты местного значения. И больше всех пикируюсь с ним я. И поэтому чаще других мирюсь. А что, собственно, произошло?

– Ты же знаешь, – пропал Леня Орешников, и Александр Сергеевич его ищет. Изъявил желание посмотреть блестяще отснятый тобой материал.

Страница 26