Третий дубль - стр. 14
С девушками из кордебалета капитан разговаривал за кулисами в раззолоченном ландо. Сидел на неудобном месте кучера и старался не слишком внимательно рассматривать своих собеседниц, – они только что кончили репетировать и были почти голые – в телесного цвета трико и без лифчиков. Густой запах женского тела витал на сцене – подмышки у танцовщиц темнели разводами пота. Девушки, чувствуя скованность молодого сыщика, обменивались быстрыми насмешливыми взглядами. Но как только Панин начал расспрашивать об Орешникове, вся их игривость улетучилась. Отвечали односложно: да, нет, не знаем, не видели. По их рассказам выходило так, что певец держался особняком, задирал нос и общаться с ним было нелегко.
И только одна из девушек, как показалось капитану, самая красивая, сердито бросила:
– Да что вы, девки, заладили панихиду! Все было о’кей, пока он нам задницу не показал. – Сказала и тут же громко вскрикнула. Панин успел заметить, как ее соседка отдернула руку от спины говорившей. Наверное, ущипнула. Сообразив, что капитан заметил ее вылазку, девица отвернулась и тихо сказала:
– Мы из-за него, подонка, год на хлебе и воде сидели. Почти без зарплаты.
Капитан подумал: «Что ж у них вся группа на одном человеке держалась?»
Самым разговорчивым оказался администратор – розовощекий упитанный весельчак, которого все называли Аликом. Сидел он точно в таком же кабинетике, как и Данилкин. Все стены заклеены афишами. На одной улыбающийся Алик собственной персоной, балансирующий на канате из слов «смета» и «расходы», натянутом между двумя башенками. И подпись: «Олег Краснов – смертельный номер в “Театре Арлекинов”».
– Ничего коллажик ребята состряпали? – кивнул Алик на афишу. – Все как в жизни! – Он засмеялся и спросил:
– Значит, Леней Орешниковым интересуетесь? У нас на его имя табу наложено. Но я человек начитанный, законы уважаю. Вас что, собственно, интересует?
– Почему он ушел из театра?
– Ну… Это ж как дважды два. Рыба ищет…
– Где глубже… – перебил капитан. – Это даже у нас в милиции известно. Работая в театре, Орешников мог выступать на стороне? Участвовать в концертах, например?
– А то! Только для него и сделали исключение. Четыре раза в месяц. Но без гастрольных поездок. У нас и главреж себе этого не позволял. Сколько раз в кино приглашали сниматься – ни-ни. А Ленчику исключение делал.
– А какие-то размолвки, ссоры с Орешниковым были?
– Упаси Господь, никогда! Жили душа в душу. – Алик замолк на секунду, сморщил лоб. – Ну, во всяком случае, мне так кажется. – Он проглотил в слове «кажется» буквы «ж» и «с», как говорят иногда дешевые пижоны. Получилось: «ка’тся».
– Прекрасный коллектив! – Панин одобрительно кивнул и поднялся. – Спасибо за ценную информацию. – Он, не прощаясь, пошел к выходу, но у двери обернулся и спросил: – Не подскажете ли, где я могу найти Данилкину?
Алик смотрел на капитана, как обиженный школьник. Похоже было, что он и вопроса не расслышал.
– Данилкину где мне найти? – повторил Панин.
– Жену главрежа?
Панин ждал.
– Сейчас ее в театре нет. Приболела. Час назад домой уехала.
С помощником режиссера Курносовым капитан беседовал в полутемном зрительном зале. Молодой сухощавый мужчина нехотя, словно через силу, отвечал на вопросы и все чертил и чертил что-то фломастером на листе бумаги. Потом, бросив быстрый взгляд на сцену, где Данилкин разговаривал с девушками из кордебалета, показал лист Панину. Там было написано крупными буквами: «Кафе “Север”, 16 часов?».