Тренер Култи - стр. 35
Точно.
Я сосредоточилась на футболе.
И все было хорошо поначалу. Два часа спустя, под самый конец тренировки, мы с девочками отыграли короткий матч три на три и победили. Я дала им пять, задыхаясь и радостно ухмыляясь, мы перевели дух, и на этом нас отпустили.
Я успела собраться, дойти до машины, убрать вещи в багажник и вытянуть руки над головой, потягиваясь, как вдруг кто-то схватил меня за локоть.
И уж чего я точно не ожидала – так это обернуться и увидеть перед собой высокого загорелого шатена. Култи. Култи. Опять. Совсем близко. Вчерашний вечер вышел таким суматошным, что я заметила только размер и вес его тела. Зато сегодня… Передо мной стоял знаменитый, – но все еще способный какать, – немец в полосатой футболке лазурно-синего и очень нежного зеленого цвета, – как мне сказали, официально он назывался «морозной мятой», – и смотрел прямо на меня.
Я сглотнула.
И запаниковала. Достаточно сильно, пусть и умудрилась не выдать себя.
Фигня какая. Вообще ерунда. Он какает. Какает, какает, какает.
– Только попробуй разболтать кому-нибудь о вчерашнем, и пожалеешь, – раздался его низкий голос с жестким акцентом, такой тихий, что если бы я на него не смотрела, то и не подумала бы, что это произнес он. Но кто же еще?
Райнер Култи стоял возле моей отчаянно нуждающейся в мойке «Хонды» и… что?
– Э-э-э… что, прости? – спросила я медленно, осторожно. Обычно я не страдала слуховыми галлюцинациями.
– Если ты, – повторил он таким тоном, будто разговаривал с полной дурой, – расскажешь кому-нибудь о том, что вчера было, весь сезон проведешь на скамейке запасных.
Я могла по пальцам пересчитать, сколько раз попадала в неприятности по собственной дурости, если не считать желтые карточки за излишнюю грубость на поле.
Один раз во втором классе попалась за списыванием домашки.
Дважды врала родителям о том, где была.
Еще, конечно, влипла в национальной сборной, но там я никого не обманывала, просто сглупила.
Короче, суть в том, что я не любила нарочно расстраивать людей. Мне сразу становилось ужасно стыдно и плохо, и я это чувство искренне ненавидела. За всю жизнь меня неоднократно называли паинькой, потому что я предпочитала не лезть в неприятности. Мне и без этого было чем заняться. Грубая игра не считается – на поле все действовали одинаково и могли постоять за себя.
Поэтому подозрения Култи показались абсурдными, а как только удивление схлынуло, я разозлилась. Очень сильно, черт возьми, разозлилась. На скамейку меня отправит?
От негодования, клокочущего не хуже сраного вулкана Кракатау, сердце истошно заколотилось, а грудь сдавило.
Мне стало сложно дышать. Дыхание сбилось. Сбилось же?
Лицо пылало, а в горле встал ком.
На мгновение я забыла, кто передо мной.
Этого хватило, чтобы успеть сжать кулаки, в ярости вздернув подбородок, и выплюнуть:
– Ты… – Я даже не знала, что хотела сказать, потому что так – так! – разозлилась, что плохо соображала. Но когда уже дернулась врезать немцу по роже, то краем глаза заметила Гарднера и пару игроков, идущих к машинам.
И здравый смысл, пересиливший шепот, не дающий мне вырваться из этого забытья, велел подумать о том, что я делаю.
Воздуха не хватало, будто меня ударили под дых. На виске пульсировала вена. «Не надо. Не смей». Волосы на руках встали дыбом.