Трансильванские рассказы - стр. 15
– Прости, друг, – наконец-то проговорил он. – Я всегда подтрунивал над тобой, но это не всерьез. Я готов был за тебя перерезать глотку кому угодно. Ты знаешь. Прости, не уберег. Пресвятая Богородица, моли бога о нас, – и перекрестился.
Лайош посмотрел на него и тяжело вздохнул:
– Ладно, идемте. Теперь ему ничем не поможешь, – и добавил – Если верить старику, скоро будем на месте. Лес взял свою жертву. Будем надеяться, больше хищники нас не тронут.
Мужчины продолжили путь. Шли молча. Каждый по-своему оплакивал Яноша. Парень прошел столько передряг: бился с турками, со своими собратьями валахами, с разъяренными крестьянами, ополченцами мятежных магнатов, и всегда ему удавалось переиграть смерть. А теперь бедняге суждено погибнуть не от сабли или стрелы, а сгинуть в челюстях ненасытного волка. Бывший семинарист подумал, что только он из всех троих может прочитать заупокойную молитву. И хоть Понграц и недолюбливал шайку святош в рясах, а отношения его с богом не были простыми, он осознал: его долг проводить друга к всемилостивейшему отцу. Юноша чуть замедлил шаг, дабы спутники не услышали его слов – почему-то он их стыдился – и прошептал:
– Te, Domine, sancte Pater, omnipotens aeterne Deus, supplices deprecamur pro anima famuli tui Ioannis, quem de hoc sæculo ad te venire iussisti.
Неужели он до сих пор помнил текст, который давно считал забытым? Ведь после отчисления ему так хотелось вытравить из памяти всё, что связано с учебой. Но фразы рождались сами собой:
– Ut ei digneris dare locum refrigerii, lucis et pacis. Liceat ei portas mortis sine offensione transire et in mansionibus sanctorum et in luce sancta permaneat, quam olim Abrahæ et eius semini promisisti.
На глазах выступили слезы. Теперь Понграц чувствовал себя настоящим священником, служителем перед престолом всевышнего. Никогда его молитва не была такой страстной и чистой:
– Nullam eius anima sustineat læsionem, sed, cum magnus dies ille resurrectionis et remunerationis advenerit, resuscitare eum.
Кого же оплакивал парень, погибшего друга, или собственную никчемную судьбу?
– Domine, una cum sanctis et electis digneris; dimittas ei omnia delicta atque peccata, tecumque immortalitatis vitam et regnum consequatur æternum. Per Christum Dominum nostrum. Amen1.
Закончив молитву, Понграц прислушался. Волки больше не выли, да и никаких странных шорохов из чащи не доносилось, будто с гибелью Яноша лес на самом деле успокоился. Путники шли след-в-след, и только их шаги нарушали мертвенную тишину.
Тут за поворотом деревья расступились, и наемники увидели Микшу Маре. В отличие от деревень саксов, где дома стоят плотно один к другому, словно ряды воинов, вдоль длинных улиц, здесь дворы валахов были разбросаны без какого-либо порядка. Над землей стелился зыбкий туман. Из него, словно призраки прошлого, вставали полуразрушенные стены с пустыми черными окнами, покосившиеся изгороди, печные трубы, столбы и колодцы. В лунном свете картина выглядела жуткой. Белая штукатурка отливала мертвенно-синим, а участки обнажившейся кирпичной кладки темнели, будто язвы под струпом. Впереди в центре развалин виднелась небольшая церковь с колокольней и поместье кенеза. В отличие от крестьянских хижин, эти добротные здания время пощадило.