Трамвай «Желание» - стр. 37
Митч. Х-ха!
Бланш. Что все это значит? Вы что-то задумали. По глазам вижу…
Митч (вставая с постели). Что ж мы все сумерничаем?
Бланш. А мне так больше нравится. В сумерках как-то уютней.
Митч. Да я, кажется, так ни разу и не видел еще вас при свете.
Бланш беззвучно рассмеялась.
Ну да, ни разу.
Бланш. В самом деле?
Митч. Днем – ни разу.
Бланш. И по чьей же вине?
Митч. Днем вы не желаете показываться – все время так.
Бланш. Да что вы, Митч, ведь днем вы на заводе.
Митч. Но ведь есть же воскресенья. Сколько раз я вас звал в воскресенье погулять днем, и вечно у вас наготове отговорка. До шести вас не вытащишь, а там, глядишь, всегда найдется местечко, где света поменьше…
Бланш. Сами вы что-то темните, Митч, – никак не возьму в толк, что у вас на уме.
Митч. Да ничего особенного, Бланш. Просто я хочу сказать, что до сих пор так и не имел случая разглядеть вас по-настоящему. Так давайте-ка включим свет, а?
Бланш (испугана). Свет? Какой еще свет? Зачем это?
Митч. Ну, хоть вот эту лампочку под бумажным фонариком… (Срывает фонарик с лампы.)
Бланш (ахнула и на миг словно онемела от ужаса). Зачем же так?
Митч. А чтобы разглядеть вас как следует, без дураков.
Бланш. Как-то даже и не верится… вы что, и правда решили поглумиться надо мной?
Митч. А это не глумление – просто реализм.
Бланш. А я не признаю реализма. Я – за магию.
Митч смеется.
Да, да, за магию! Я хочу нести ее людям. Заставлю их видеть факты не такими, как они есть. Да, я говорю не правду, не то, как есть, а как должно быть в жизни. И если тем погрешила, то будь я проклята именно за этот грех – ничего не имею против… Да не включайте же вы свет!
Митч подходит к штепселю. Включает свет и пытливо смотрит на нее. Бланш кричит, закрывает лицо руками. Он выключает свет.
Митч (медленно, с горечью). А вы, оказывается, постарше, чем я думал, да ладно, это бы еще куда ни шло. Но все остальное… Господи! Звон о старомодности ваших идеалов, эта баланда, которую вы тут травили все лето. Ну, что вы – не девочка, что вам уже не шестнадцать, я, конечно, и сам соображал. Но я был таким дураком и верил, что вы со мной играете без обмана.
Бланш. А кто вам сказал, что я «играю» краплеными? Мой любящий зять? Вот кому вы поверили.
Митч. Да я сначала обозвал его треплом. А потом выяснил, как обстоит дело. Сперва обратился к нашему снабженцу, тот постоянно бывает в Лореле. А потом связался по междугородному и потолковал с этим торгашом.
Бланш. С кем с кем?
Митч. С Кифейбером.
Бланш. Кифейбер… торговец из Лорела. Да, знаю… все, бывало, свистит мне вслед на улице. Я поставила его на место. И вот теперь – отплатил, возводит напраслину, всякие небылицы.
Митч. Кифейбер, Стэнли, Шоу – трое! – ручаются за подлинность этих небылиц!
Бланш. А-а! Та-рран-там-тан, трое влезли в чан! И стал помойным чан…
Митч. Скажете, вы не жили в отеле «Фламинго»?
Бланш. Во «Фламинго»? Ну, что вы… В «Тарантуле»! Вот где я жила – гостиница под вывеской «У тарантула в лапах».
Митч (сбитый с толку). Тарантул?..
Бланш. Ну да! огромный паучище… К нему я и завлекала свои жертвы. (Налила себе в стакан.) Да, я путалась с кем попало, и нет им числа. Мне все чудилось после гибели Аллана… что теперь одни только ласки чужих, незнакомых, случайно встреченных, которые пройдут мимо, и все, – могут как-то утолить эту опустошенную душу… Пожалуй, со страху… Да, да, то был именно ужас, он-то и гнал меня, и я в панике металась от одного к другому, рыскала в поисках опоры – хоть какой-нибудь! – …где придется, с кем придется – что уж тут было собой-то дорожиться!.. дошло, наконец, и до одного семнадцатилетнего мальчугана… да кто-то возьми и напиши директору школы: «Эта особа позорит звание учительницы!»