Трактир «Ямайка». Моя кузина Рейчел. Козел отпущения - стр. 94
Второй огонек опять нырнул; и теперь Мэри смогла увидеть неясные очертания корпуса корабля; черные рангоуты раскинулись над ним, как пальцы, а покрытые белой пеной морские волны разбивались внизу, и шипели, и отступали. Огонек на мачте все приближался и приближался к маяку на утесе, зачарованный и влекомый им, как мотылек, летящий на свечу.
Мэри не выдержала. Она с трудом поднялась на ноги и побежала вниз по берегу, крича и плача, размахивая руками над головой, стараясь перекричать ветер и шум моря, которые, смеясь, возвращали девушке ее выкрики обратно. Кто-то схватил Мэри и повалил на землю. Чьи-то руки душили ее. Девушку пинали ногами. Крики затихли, заглушенные душившей ее грубой мешковиной. Мэри заломили руки за спину и связали, и жесткая веревка врезалась в тело.
Так ее и оставили лежать лицом вниз на гальке, и буруны разбивались всего в двадцати ярдах от нее. Она лежала, беспомощная, едва дыша, с застрявшим в горле воплем предостережения. Вслед за ее криком раздались людские вопли, наполнившие собою воздух. Крик поднялся над отупляющим грохотом моря, и его подхватил и понес ветер; и вместе с криком послышались треск дерева, ужасный удар громадного, будто живого существа о преграду и вызывающий содрогание стон перекручивающегося, ломающегося шпангоута.
Словно притягиваемое магнитом, море с шипением откатилось от берега, и бурун, поднявшийся выше своих собратьев, с оглушительным ударом обрушился на накренившийся корабль. Мэри видела, как черная масса, которая только что была судном, медленно перекатилась набок, словно огромная плоская черепаха; мачты и рангоуты спутались и обвисли, как нитки. За скользкую, покатую поверхность черепахи цеплялись маленькие черные точки, которые пытались удержаться; они, как ракушки, облепили ломающийся корпус; и когда вздымающаяся, вздрагивающая громадина под ними раскололась надвое, белые языки моря слизнули их одну за другой – маленькие черные точки, словно бы неживые и ненастоящие.
Ужасная дурнота охватила Мэри, и она закрыла глаза, прижавшись к гальке лицом. Мужчины, которые прождали на холоде много часов, больше не скрывались. Они как безумные метались по берегу, визжа и вопя, утратив рассудок и человеческий облик. Они бросались по пояс в буруны, не думая об опасности, забыв о всякой осторожности, хватая вздымающиеся в кипящих волнах прилива обломки крушения.
Это были звери, они дрались и рычали над кусками дерева; некоторые из них раздевались, несмотря на холодную декабрьскую ночь, чтобы легче было забраться в море и завладеть добром, которое подбрасывали им буруны. Они кричали и вздорили, как обезьяны, вырывая друг у друга вещи; один из них зажег костер в укромном уголке рядом с утесом, и пламя горело сильно и яростно, несмотря на моросящий дождь. Добычу, принесенную волнами, вытаскивали на берег и складывали в кучу рядом с костром. В его мерцающем свете то, что прежде было черным, становилось ярко-желтым, и длинные тени метались по берегу, где взад и вперед бегали люди, страшные в своей деловитости.
Когда на берег выбросило первую жертву кораблекрушения – к счастью, бедняга был уже мертв, – бандиты столпились вокруг, обшаривая тело жадными, цепкими руками, боясь пропустить даже мелочь. Они раздели утопленника донага, дергая раздробленные пальцы в поисках колец, и наконец бросили, оставив лежать навзничь в пене, принесенной приливом.