Товарищ Брежнев. Большой Песец - стр. 10

– Поясните этот момент.

– Немцы скорее всего имели данные о том, что к Риге идёт наша 2-я танковая армия, и торопились взять город до её подхода. Соответственно, второпях командир немецкого корпуса и наделал множество ошибок, которые в конечном итоге и привели к разгрому и уничтожению корпуса.

– По пыткам – понятно, разобрались, не было их. По радиорепортажу, газете и листовкам – мы внимательно посмотрели и считаем, что это было оправданно и принесло пользу, – тихо и с расстановкой говорит Сталин. – Но вот меня не покидает чувство, что немцев вы, товарищ Брежнев, ненавидите всё-таки меньше, чем полицаев. Я прав?

– Да, вы правы, товарищ Верховный Главнокомандующий.

– Обоснуйте.

– Война закончится. Из Германии надо, хошь не хошь, будет делать дружественное государство. Не отдавать же её назад капиталистам. И дружить с немцами придётся. И никуда от этого не деться. И лет через пять-десять, после Победы, мы всех пленных в Германию вернём. За исключением, естественно, военных преступников и после того, как они всё ими порушенное восстановят. И приедут эти пленные в страну, которая уже несколько лет как дружит с Советским Союзом. И для СССР выгодно, чтобы эти пленные приехали в ГДР с нормальным и даже положительным отношением к советским людям и Советскому Союзу.

– ГДР?

…лядь. Опять прокол.

– Германская Демократическая Республика – товарищ Верховный Главнокомандующий. Как-то надо для себя будущую Германию от нынешнего Рейха отделять.

– А почему «демократическая»?

– «Народная» – не подходит, по-немецки это будет звучать практически так же, как и «нацистская». «Социалистическую» и «советскую» – надо будет ещё им заслужить. А «демократическая» – в самый раз будет.

– Разумно. Но мы отвлеклись. Полицаи?

– Полицаи – предатели. Предателей не прощают, их уничтожают. Это с врагом можно помириться, на наших, естественно, условиях помириться. И я очень сильно боюсь, что после войны, тогда, когда мы начнём отпускать пленных немцев в Германию, кто-нибудь у нас по доброте душевной попытается простить и амнистировать предателей.

– После всего того, что они натворили? – это не выдержал Бочков.

– Это сейчас представить невозможно, но пройдёт время, раны заживут, эмоции поутихнут, и вполне возможно, что встанет вопрос: вот мы немцев отпускаем, а почему бы и своих оступившихся сограждан не пожалеть? Тем более что прецеденты уже были.

– Это когда? – не сразу сориентировался Сталин.

– Амнистия 1921 года[7]. Того же Слащёва[8] простили. Скажут – вот в Гражданскую простили, а почему сейчас нельзя?

– И почему, no-вашему нельзя?

– Белые не предатели. – Бочков напрягся, а Сталин в усы улыбается. – Белые были врагами. Они Советской власти не присягали и соответственно её и не предавали. Но с врагом можно помириться, если он разбит и принимает твои условия. Вот тех, кто принял условия Советской власти, того и простили. Ещё раз повторюсь – белые не предатели, а враги. Нынешние же полицаи – предатели чистой воды. И прощать их, я считаю, никак нельзя. Ни сейчас, ни через время. Даже через сто лет – нельзя.

– И что? Всех расстрелять? – интересуется Верховный.

– Кто заслужил расстрел – расстрелять. Тех, кто нагадил не на расстрельную статью – лет на двадцать пять – тридцать в лагеря, лес валить, дороги строить, в шахтах работать. И чтоб никакой амнистии! И НКВД предупредить – чтоб, норму не выполнил – новый срок за саботаж, чтоб, палец себе порезал – срок за членовредительство. Чтоб все, кто из этой падали доживёт до конца своего срока – выходили бы уже ничего не могущими развалинами. Вот такое у меня отношение к предателям, товарищ Верховный Главнокомандующий.