Тот, кто знает - стр. 111
Но что сказать Люсе? И как сказать? Жестко и открыто, не стесняясь и не выбирая выражений? Ведь Люся не постеснялась назвать Наташу бездарностью, так почему теперь Наташа должна стесняться сказать сестре то же самое? Или пощадить ее самолюбие, сказать, что ее повести и романы представляют несомненный интерес для экранизации, и тем самым дать Люсе и повод, и право продолжать считать себя умной и талантливой, щедро и бескорыстно жертвующей изрядную долю своей одаренности глупой и неудачливой младшей сестре? А может, все-таки сказать правду и тем самым вызвать на себя поток обвинений в зависти и в непонимании настоящей литературы?
На часах уже половина пятого утра. Часа через три Люся проснется и первым делом спросит у Наташи, прочла ли она хотя бы одну повесть. И нужно будет что-то отвечать. Но можно, в конце концов, сказать, что не прочла ни страницы, потому что устала и заснула. Это, конечно, выход, хотя на самом деле это лишь небольшая отсрочка, ведь Люся пробудет здесь еще неделю и непременно потребует, чтобы Наташа прочла рукописи.
Сна не было, и Наташа, накинув халатик, пошла на кухню, чтобы сделать себе чай. Едва успела она зажечь газ, как по коридору зашаркали старческие неуверенные шаги – Полина Михайловна. Наташа слишком давно и хорошо знала свою соседку, чтобы хоть секунду сомневаться: Полина хочет опохмелиться, у самой нечем, а будить соседей ночью совесть все-таки не позволяет. Три дня назад пожилая женщина от души выпила на поминках Александра Ивановича и потом периодически заглядывала к Казанцевым с разговорами о том, что на второй день нужно непременно помянуть, чтобы «покойнику легче лежалось», на третий – чтобы он не держал зла на тех, кто остался, и так далее. Все понимали, что старуха просто хочет выпить, молча наливали ей и подносили нехитрую закуску, не обращая внимания на выражение крайнего негодования на сухом Люсином лице.
– Чего не спишь-то? – послышался у Наташи за спиной сиплый голос.
– Не спится, Полина Михайловна, вот чайку хочу выпить.
– От бессонницы не чай надо пить. Другие средства есть, получше.
– Ну так я вам другого и налью, – вяло улыбнулась Наташа, доставая из холодильника початую бутылку «Пшеничной» – спасибо все тому же Славе Брагину, и с похоронами помог, и с продуктами для поминок. И жене его Рите спасибо огромное, в день похорон в семь утра примчалась, весь стол на себя взяла, а ведь труд немалый – на сорок с лишним человек наготовить. Конечно, она не одна была, ей еще две женщины помогали – подруги Галины Васильевны, но ведь они уже немолодые, за семьдесят, без Риты не справились бы.
Полина Михайловна с шумным всхлебом опрокинула в себя стопку водки и потянулась к открытой банке соленых огурцов, предусмотрительно выставленной Наташей из холодильника.
– Светлая память. Хороший был мужик Александр Иваныч. И ты хорошая баба, Наташка, душевная. А вот Люська ваша – стерва. И морда у ней злющая.
– Она не стерва, Полина Михайловна. Она несчастная. От Иринки ничего не слышно?
– А чего от нее может быть слышно? В деревне телефонов нету, в район не наездишься. Не бойся, не пропадет твоя Иринка, в деревне за ней пригляд хороший, там Колькина родня ее в ежовых рукавицах держать будет. У них не забалуешь.
– Ну дай-то бог.
Каждое лето Иринку отправляли на Урал, где в деревне жили родственники Николая. Сам Николай, отсидев положенное, к жене и дочери не вернулся, затерялся где-то, однако его тетка, к которой Иринку возили с малолетства, к девочке привязалась и с радостью ждала ее, не обращая внимания на семейные проблемы племянника. Да и Иринка ездила туда с удовольствием, за много лет она подружилась со своими деревенскими ровесниками и прекрасно проводила с ними время.