Тот, кто знает - стр. 105
– Марик сказал, что встречался с тобой перед отъездом. – Она с трудом разомкнула губы, и голос ее был неожиданно и непривычно сух и скрипуч.
– Да, – кивнула Наташа.
– И что мы с тобой теперь будем делать? Я имею в виду девочку, его дочь. Мою внучку.
Последние два слова дались ей с еще большим трудом.
– Будем растить.
– У нее есть родители. Нина и этот Николай, который числится ее отцом. И бабка-алкоголичка. Неужели ты думаешь, что они позволят нам с тобой вмешиваться в ее воспитание?
– Не позволят, – покорно согласилась Наташа. – А что же делать?
– Не знаю я, что делать, – с внезапным раздражением сказала соседка, и Наташа испугалась, что сделала или сказала что-то не так, и теперь Бэлла Львовна на нее сердится. – Но я, собственно, о другом. Ты еще очень молода, и у тебя может возникнуть соблазн рассказать всем о том, чем с тобой поделился мой сын. Так вот, я тебя предупреждаю, я тебя заклинаю, не делай этого. Даже если очень захочешь. Даже если тебе покажется, что иначе поступить нельзя, что это принесет пользу Иринке. Молчи. Стисни зубы и молчи.
– Но почему, Бэлла Львовна? Если от этого будет польза, а не вред…
– Кто ты такая, чтобы решать, что есть польза, а что – вред? Тайна отцовства принадлежит только двоим – матери и отцу ребенка, только они вправе этой тайной распоряжаться. Если бы Марик считал нужным громко об этом заявить, он бы сделал это. Если бы Нина хотела, чтобы все узнали, что ее ребенок – полукровка, наполовину еврейка, она бы не стала этого скрывать. В нашей стране выгодно быть евреем, только если ты можешь уехать отсюда. Иринка – еврейка по отцу, а не по матери, и по законам Израиля она считается русской, зато по нашим законам она считается лицом, имеющим родственников за границей, так что ее еврейство не принесет ей ничего, кроме проблем. Кроме того, правда о рождении девочки наверняка разрушит брак Нины. Конечно, муж у нее далеко не самый лучший, но в конце концов она сама его выбрала, так пусть живет с ним, сколько сможет. Ты меня поняла?
– Поняла, Бэлла Львовна, – тихо ответила Наташа.
Они проговорили почти час, и, уже стоя на пороге «синей» комнаты, Наташа вдруг увидела, как постарела ее соседка. Постарела буквально на глазах, всего за каких-нибудь шестьдесят минут. Плечи ссутулились, гордо посаженная голова бессильно опустилась, лицо прорезали глубокие морщины. Иногда, когда человек узнает страшную новость, он какое-то время говорит и двигается так, словно ничего не произошло и никто ему ничего не говорил, и только потом, внезапно, впадает в ступор или в истерику. Наверное, то же самое происходит не только с психикой, но и со всем организмом, который держится-держится и вдруг сникает, как резиновый мячик, из которого разом выпустили воздух.
С того дня Бэлла Львовна снова начала общаться с соседями, но Наташе показалось, что она стала чуть жестче, чуть безжалостнее, чем была раньше. С тех пор прошло двенадцать лет, ум ее по-прежнему оставался ясным, а память – безотказной, она, как и прежде, помнила все дни рождения, юбилеи, годовщины свадеб и дни поминовений, у нее стало еще больше приятельниц, с которыми Бэлла Львовна после выхода на пенсию часами обсуждала по телефону чьи-то семейные дела, новые публикации в толстых журналах, достижения отечественной медицины и погоду. Вот только сердце ее окаменело.