Тот, кто ловит мотыльков - стр. 26

– Вы не знаете, какой неожиданный праздник она имела в виду?

– Да не, откуда. Я сделала, от него в понедельник ничего не осталось. Могла она сама съесть, а могли и эти… У них ничего святого нет.

– «У них» – это у Льва Леонидовича и Юрия Алексеевича? – уточнил Макар.

– Вроде как больше здесь трутней не наблюдается! Слава Богу! – Она всерьез перекрестилась.

– Как вы думаете, Магдалена, где сейчас может быть Оксана?

Повариха пощипала губу.

– Не знаю я. На ней тут все держится. Может, надоело ей, уехала, чтоб глаза не глядели? Холодца моего поела напоследок, радость наша, и сбежала от них! Никому ничего не сказала, чтобы не доставали. Оксаночка Ивановна такая, она могла!

Макару вспомнилась другая женщина, сбежавшая от своей семьи. Та, похоже, так и останется жить в Карелии…

Он спохватился, что Мирчева продолжает с восторгом рассказывать о способностях Баренцевой. В одном можно было не сомневаться: повариха глубоко уважала свою нанимательницу.

– У ней все до единого крутились! Все денежки зарабатывали! Вон Жанна – раньше всего боялась. А теперь чего? Бизнесом рулит, как большая! Только своего паразита не сумела Оксана Ивановна ни к какому делу приспособить. Видать, нашла коса на камень. Она всех в поселке строила! Асфальт новый положили? Положили! Охрану посадили? Сидит в будке хомячок, наблюдает! За это все кого надо благодарить? Нашу! Она щелкнет пальцами – все крутится! У ней хватка, понимаешь ты? У меня вот нету такого, деньги летят, как листья. Зато я готовлю по-царски. А у нее другой дар. И ко всякому она подход умеет найти! – Мирчеву переполняло восхищение. – Ай, что далеко за примером ходить! Вот возьми меня. – Она придвинула табуретку, грузно опустилась на нее, подалась к Макару. По той осторожной медлительности, с которой она садилась, он увидел, что колени у нее и в самом деле больные. – Я, когда только устроилась сюда, сперва работала… Ну, можно сказать, особо и не работала. Не напрягалась. Кормила их как свиней: жрите чо дают, вам и такое сойдет! – Магдалена улыбнулась ему широко и добродушно. – Покушать вкусно немногие умеют! Мне такие семьи попадались – им хоть мусорное ведро в тарелки вывали, все проглотят и хвалить будут! Зачем же для таких стараться? Только себе обиду делать.

Макар понял ее последние слова, пусть и облеченные не в совсем стройную форму. «Себе обиду делать», – унижать свой труд хорошего повара, выкладываться для тех, кто не в состоянии понять, как хорошо ты потрудилась.

– Ну, пара недель прошла. То мне Оксана Ивановна одно замечание сделает, то другое. «Пюре пересолено, говядина в борще жесткая»! А я чего? Слушаю да ухмыляюсь про себя. Ничего, думаю, привыкнете как миленькие, поросятки мои. Все привыкают, и вы привыкнете, иначе не давились бы две недели.

– А если бы она вас уволила? – спросил Макар.

– А и что! Ну, уволила бы, подумаешь, горе гореванное! Я новое место за пять минут найду. Я бы, может, даже и обрадовалась. Сюда добираться-то не ближний свет, а еще продукты приволочь, и рынок далеко. Проходит еще три дня. Сварила я им рассольник. Никогда в жизни этого рассольника не забуду. – Она вздрогнула и прижала ладонь к груди. На лице ее проявилось выражение глубокого благоговения. – Оксана Ивановна приходит с недоеденной тарелкой на кухню. А я уже уходить собиралась. Уже и переоделась. Она приходит, ставит тарелку на стол. Я платок снимаю, как ни в чем не бывало. Она мне говорит эдак спокойненько: «Как ты считаешь, Магда, вкусный ты суп приготовила?» Я такая: «А чего такого. Суп как суп!» А Оксана Ивановна напирает: «Нет, ты скажи, вкусный?» Мне сложно, что ли, порадовать человека? «Вкусный, говорю! Отличный суп! Сама бы ела и радовалась!» А она мне уже ложку протягивает: «Так ешь. А я за тебя порадуюсь». И смотрит на меня. И улыбочка у нее такая…