Торт немецкий- баумкухен, или В тени Леонардо - стр. 8
Не мешкая более, утром следующего дня Михаил Фёдорович и дядя Ганс, отправились в Петербург, а нас с батюшкой поселили в доме для слуг, выделив весьма большую комнату с просторными чуланами, в которые мы и разгрузили наш семейный скарб.
После ужина Николенька снарядом залетел в поварню, принялся меня тормошить и тискать.
– Я так рад! Я так рад! Только… – Он на мгновение остановился. – Батюшка велел тебе со мной по-немецки разговаривать. У нас здесь вокруг нет ни одного немца, а он очень хочет, чтобы я по-немецки, как по-русски, болтал. Ну, да это потом… Потом разберёмся.
Он пребольно хлопнул меня по плечу и убежал.
Так мы с батюшкой остались в Черенчицах на долгие годы.
Ну, вот. Это, так сказать – вступление, пролог всей истории. Да простит меня будущий читатель – старался я его писать, как можно короче, да всё равно получилось достаточно длинно. Но без этого трудно было бы мне объяснить, почему так тесно переплелись наши жизни с Николенькой, в последствии – с Николаем Александровичем Львовым.
Конечно, нынче детские годы в Черенчицах я вспоминаю обрывочно. Но хорошо помню старый деревянный господский дом, стоявший на холме. В нём было несколько комнат, спальня, большая гостиная с красивой, как мне тогда казалось, мебелью, с вычурными канделябрами на каминной решётке… Но центром господского дома был, конечно, кабинет Александра Петровича, в котором он решал все внутренние дела усадьбы. Обставлен он был очень скромно, стояла в нём старинная дубовая мебель, на стенах висели какие-то картины с морскими баталиями, а на письменном столе, помню, были большие часы с золотыми стрелками. Но здесь на широких полках стояли книги. Что такое книга, я прекрасно знал: в губернаторском доме в Тобольске была целая библиотека, но количество книг в господском доме в Черенчицах поразило меня. Часть из них, конечно, была нужна хозяину для ведения хозяйства, различные календари, содержали советы на все случаи жизни. Но самое главное – в кабинете Александра Петровича была весьма полная библиотека для художественного чтения. Выбор был, как я теперь понимаю, основателен: и "Дон Кихот», и «Похождения Жиля Бласа», и "Робинзон-Крузо»… Став взрослее, Николай полюбил поэзию, и вскоре у отца в библиотеке появились Ломоносов, Сумароков и даже Херасков. Книги эти перечитывались всем семейством по нескольку раз – и хозяином, и хозяйкой, и барышнями – старшими сёстрами Николеньки, и им самим. Бывало, прочитает Николай какую-нибудь новую книгу, которая его заинтересует, и тут же тащит её мне. Я сначала-то с трудом читал по-русски, но с его помощью быстро освоил язык, который стал для меня родным.
А Николай не только мне книжку всучит, но и с чтением торопит, чтобы потом обсудить со мной особенно взволновавшие его места. Благодаря ему, я ещё в те времена приобщился к чтению, и теперь у меня самого огромная библиотека, и я часами пропадаю в книжных лавках в поисках новинок.
Игрушки во времена нашего детства были очень редки и дороги, а Николенька был горазд до их изготовления. Очень он был изобретательным ещё с детства: всё что-то придумывал и сооружал. О том, где взять нужное для осуществления своих идей, никогда не задумывался. Мог и стул сломать, чтобы его ножку для чего-нибудь приспособить. И подсвечник дорогой покрушить молотком, и сестринскую шкатулку в расход пустить – ни перед чем не останавливался… И очень сердился и раздражался, если у него что-то не получалось. От родителей за те проделки он редко получал внушение, матушка ему вообще всё прощала. Вот помню, был такой случай… Николаю уже лет двенадцать было. Задумал он на крыше дома ветряную мельницу соорудить, и ничегошеньки у него не получалось. Злился страшно. Меня совсем загонял: то слезть с крыши и что-то принести, то на чердак слазать за чем-то… Он уже в те времена был ловким и сильным мальчиком, а я, выросший в поварне возле пирогов и расстегаев, наоборот – упитанным и неуклюжим, и тогда совсем забегался. Мы на этой крыше почти целый день просидели, пока батюшка строго не велел Николаю на землю слезть. Но на следующий день он всё-таки эту мельницу доделал. Покрутилась она дня два, и он про неё забыл…