Топос и хронос бессознательного: новые открытия - стр. 19
Николай Аполлонович с хохотом побежал от Медного Всадника» (А. Белый «Петербург»).
«Начали ходить безобразные слухи. Говорили, что новый градоначальник совсем даже не градоначальник, а оборотень, присланный в Глупов по легкомыслию; что он по ночам, в виде ненасытного упыря, парит над городом и сосет у сонных обывателей кровь» (М. Салтыков-Щедрин, «История одного города»).
«– Мы заигрываем с дьяволом. Ты не боишься, что он придёт и выпьет яйцо, которое снёс Бог?
Иван опустил взгляд» (Крусанов, «Укус ангела»).
Средний регистр: «Стал накрапывать дождик, – и громадина сцепленных камней вот уже расцепилась; вот уже она поднимает – из-под дождика в дождик – кружева легких контуров и едва-едва обозначенных линий – просто какое-то рококо: рококо уходит в ничто» (А. Белый «Петербург»). Иное пространство, но не страшное, не дикое – ибо красота.
Поле двойной реальности, двух пластов – в этом его уникальность.
Историко-культурологический аспект: «Противоположная сторона нашего почитания аутентичности – это ритуалистические способы поведения, которые называют «притворством». Не лучше ли позволить выступить «настоящему Я»? Но Конфуций учит, что определённые ритуалы – когда мы ведём себя «как будто» – помогают человеку трансформироваться, поскольку ломают модели поведения, в которые он угодил. Когда вы улыбаетесь, как будто не злитесь, или прикусываете язык, чтобы не наброситься, вы притворяетесь. Эти «как будто» создают крошечный разрыв от реальности, поэтому они так ценны. Мы действуем «как будто» мы другие, и наши чувства становятся более зрелыми. Поступая так, мы превращаемся в кого-то более доброго и щедрого <…> Такие действия становятся ритуалами, позволяющими поведению брать верх над чувствами, а не наоборот. С течением времени мы изменяемся, становимся лучше» [Китайские философы о жизни].
Онтогенетический аспект: в осуществлении саморегуляции «взаимодействует культура игры, ее необходимыми признаками являются таинственность, опасность, шутливость. Игра фиксируется в культурной традиции как обязательный рефрен серьезной жизни, зрелища всегда требуются наряду с самим хлебом. Элемент игры присутствует во всех произведениях искусства – это игра с целостностью формы, сама сюжетность искусства. <…> Правила игры не только ограничивают степень реального риска, как отмечает И. Хейзинга, не менее важно и то, что они обеспечивают сохранение противника для ее продолжения, возможность произвольно вернуться к ней» [Никольская].
Оказалось, что не только человеческие маленькие детеныши, но и обезьяньи «могут шутить и могут врать. <…> Прагматика отсутствует. Это игра» [Черниговская].
Что будет, если пощекотать крыс? «Во время щекотки животные издавали звук на частоте 50 кГц. Такой же они издавали, когда бегали друг за другом и понарошку дрались. Подобное поведение наблюдается и у шимпанзе: когда они гоняются друг за другом, то начинают задыхаться в манере, подобной тому, как человек “давится от смеха”» [Есть ли у животных чувство юмора?]. «Шутливые драки, которые мы наблюдаем у животных, – это безвредные атаки, которые выполняют функцию социализации. Некоторые из них могут также быть способом обучения реальному бою. Но вы обязательно заметите: животное, на которое нападают, будет издавать определённый набор звуков, который мы интерпретируем как смех. Я верю, что юмор эволюционировал в некую форму сигнала, которая показывает: как бы странно ситуация ни выглядела со стороны, на самом деле всё в порядке» [Середа].