Тонкий лёд - стр. 25

– Я буду очень стараться, папенька, – улыбнулась я, но какая-то неприятная тревога поселилась в моей душе, вдруг вернув прежние опасения, почти развеявшиеся за это время. И все разумные и правильные слова, сказанные мне женихом, показались вдруг фальшивкой, за которой спрятался иной смысл поступков нашего благодетеля, так и оставшись для меня тайной.

К Кольберну мы подъехали спустя три часа, порядком устав от дороги. На окружающие красоты я уже успела налюбоваться, даже вздремнула, и теперь невыносимо хотелось выбраться из надоевшей коляски и пройтись, размять задеревеневшие от долгого сидения члены. Папенька был со мной абсолютно солидарен, и, завидев город, мы одинаково оживились.

В город мы въехали через западные ворота, проехались по первым узким улочкам, мимо низких, но аккуратных домов. Постепенно дома стали больше, богаче, начались мощеные мостовые, простые стойки с фонарями сменились литыми чугунными столбами. Я с интересом крутила головой, жадно рассматривая город, о котором только слышала, но не бывала ни разу. Источник до этого времени оставался самым удаленным местом, куда я ходила. И можно сказать, что, благодаря диару, для меня открывался новый мир.

– Флоретта, меньше восторга на лице, – велел родитель. – Вы похожи на воробья, который оказался в амбаре с зерном и не знает с какой стороны начать клевать.

– Здесь так чудесно, папенька, – воскликнула я.

– И столь откровенных восклицаний не надо. Восхищайтесь менее заметно. Подобное поведение больше всего выдает провинциалов и деревенщину. Став диарой, однажды вы можете оказаться в королевском дворце, не будете же вы позорить своего мужа открытым ртом и большими круглыми глазами. Держите себя в руках.

Я признала слова папеньки справедливыми и усмирила порыв забраться с коленями на сиденье, чтобы посмотреть назад. Такое позволено ребенку, но никак не взрослой девице. Ох, как же тяжело скрывать свои чувства… Как бы я ни относилась к своему жениху, но его умение прятать под маской равнодушия свои истинные эмоции меня восторгало все больше. Ах, кабы мне научиться подобному! Быть может, его сиятельство поделится когда-нибудь со мной своим секретом, и я перестану быть для окружающих открытой книгой.

Тем временем коляска въехала в деловую часть города. Мастерская инара Рабана располагалась в самой богатой ее части. Перед двухэтажным домом стояло несколько экипажей, и я вдруг испытала трепет, подумав, что сейчас войду в двери самой модной лавки, где могу встретиться с агнарами, которые привыкли и к почтенному мастеру портному, и к шикарной одежде, которые чувствуют себя здесь, как рыбы в воде. Стало страшно потеряться на их фоне, почувствовать себя серой деревенщиной, допустить неловкость и опозорить своего жениха и родных.

– Вы бледны, дочь моя, – отметил родитель.

– Ах, папенька, – прошептала я, – мне страшно.

– Больше уверенности, агнара Берлуэн, – улыбнулся он. – Я рядом с вами, а за вашей спиной стоит сам его сиятельство.

Я даже обернулась после этих слов, но д’агнара Альдиса, разумеется, за моей спиной не было, и папенькино выражение имело образный смысл. Щеки тут же зарделись от осознания, что я уже начала вести себя глупо. Агнар Берлуэн покачал головой и подал мне руку, помогая выйти из коляски. Он вел меня к дверям, давая наставления и успокаивая, а мне все казалось, что весь Кольберн собрался здесь и глазеет на меня.