Томас Венцлова - стр. 5

Быстро разобравшись с Максимом Горьким, Михаилом Шолоховым и Александром Фадеевым, учитель посвятил много уроков раннему Маяковскому, приучая своих учеников понимать и анализировать поэзию модернизма. Шнайдер, Маяковский и многотомная библиотека отца увлекали Томаса, пробуждали интерес к русской литературе. В стихах Маяковского встречались имена: Борис Пастернак, Сергей Есенин, Велимир Хлебников, Александр Блок. Томас пытался узнать что-нибудь об этих поэтах. Он почти всегда находил нужную книгу. Кроме того, русскую поэзию хорошо знал его отец. Так он узнавал все больше о русской литературе. Поэму Маяковского «Облако в штанах» Томас даже перевел на литовский (перевод остался неопубликованным).

Еще в школе Томас с друзьями заинтересовались архитектурой. Это началось с ежедневных прогулок по старому Вильнюсу, который «был независим от советской власти. Если ночью, когда падает снег, взглянуть на костел святой Анны или святого Иоанна, ты чувствуешь, что ни от кого независим, что ты наедине с собой, но в то же время не один».[20]

Ромас Катилюс вспоминает, что однажды летом он даже конспектировал лучшую книгу того времени о вильнюсской архитектуре – «Искусство Вильнюса» Николая Воробьева. В старом городе юноши играли, угадывая архитектурные стили, века и даже десятилетия. Позднее Вильнюс стал для одной из главных тем поэзии Венцловы, а в 2001 году он даже выпустил книгу «Вильнюс. Путеводитель по городу».

Так в школе, расположенной в бывшем монастыре, появились друзья, и возник интерес к поэзии. Урезанная, искаженная идеологией школьная программа не оттолкнула от литературы ни лучших учителей, ни самых способных учеников.

Университет научил меня одной важной вещи: культуру и свободу практически нельзя уничтожить. Они находят обходные пути, десятилетиями скрываются, эмигрируют, идут в лагеря, но всегда воскресают, и справиться с этим невозможно…

Томас Венцлова

В годы окончания средней школы Томас решил, что будет изучать биологию. Образованные юноши в то время прекрасно понимали, сколько реверансов и приседаний перед властью им придется делать, если они станут гуманитариями, и думали об этом, выбирая специальность. «Такие науки, как право, философия и экономика, отпадали сразу как пропагандистские. Мы прекрасно понимали: там ты будешь исполнять волю власти, служить ей. В каком-то смысле мы уже приспособились к режиму, но служить ему не хотели»[21]. Поэтому Ромас Катилюс, в будущем друг Иосифа Бродского, выбрал физику, науку точную и независимую от идеологии.

В то время так поступали не только в Литве. Людмила Штерн, тоже будущая приятельница Бродского, выросшая в семье гуманитариев, в конце пятидесятых собиралась поступать на филфак в Ленинграде. Ее отец, знаменитый юрист, был против: «Очень прошу тебя, иди в геологию… Врать придется меньше. Гранит состоит из кварца, полевого шпата и слюды при всех режимах»[22]. Не она одна стала геологом из этих соображений: «Я поступила в Горный, и оказалось, что там поэтов и прозаиков на один квадратный метр было больше, чем в Союзе писателей»[23]. Геология казалась тогдашней молодежи спасительной, по-видимому, еще и потому, что можно было на время скрыться «на краю земли, вдали от царящих в „культурных“ центрах кагэбэшных всевидящих очей»