Толмач - стр. 38

Побольше бы таких искренних книг – и мужской пол избавился бы, наконец, от своих вековечных иллюзий, сомнений, страхов и ненужного уважения к женщине, не тратил бы время на чтение глупых «мадам-бовари» и «анн-карениных», а действовал бы просто и надежно: пожрал-выпил-отодрал. Выдра Бовариха и швабра Анка – вот они кто. Меняю руку и сердце на ляжки и сиськи. И народу было бы куда легче жить.

Книжка должна иметь успех. И даже в Европе, где в последнее время все на сексе помешались, включая безобидные некогда рекламы. К примеру, если раньше на экране жизнерадостная бабулька средство для мойки унитазов в заскорузлых, но чисто вымытых руках вертела, то теперь эту бутылочку обязательно какой-нибудь шлюхе в бедра всунут, но так, конечно, чтобы лобок фирму не закрывал. Если раньше розовощекий ветеран, чудом избежавший Нюрнберга, на альпийской лужайке граблями «Solingen» восхищался, то теперь обязательно кто-нибудь среди садового инвентаря интимом занимается, а грабли «Solingen» рядом стоят и ждут, когда на них наступят. Если прежде карапуз биг-мак прилежно со всех сторон объедал, то теперь от биг-мака обязательно Он и Она откусить вместе норовят и тут же котлетными жирными губами поцеловаться: «Я люблю тебя, бэби!» «Я тебя тоже, бэби!»

Бирбаух встретил улыбками и кивками:

– Вот ваш обходной, время пошло. Деньги никого не ждут, зато за ними все гоняются… Штучный товар!..

Не успел он развить свою мысль, как в приемной бесшумно появилась фрау Грюн, основательно потрясла мою руку и дала просмотреть сопроводиловку:

– Она сейчас придет, с подругой явилась. Уже были тут, пошли по телефону звонить.

С фото смотрела девушка с короткой стрижкой, открытым лбом и пухлыми губами подростка. К сожалению, фото кончалось на уровне ключиц.

Не успел я дойти до комнаты переводчиков, как услышал за собой шум каблуков, шуршание колготок и шелест курток. Фрау Грюн уже открывает музгостиную, две женщины идут за ней. Одна, с длинным лицом и противным взглядом, одетая по-здешнему, войдя в комнату, тут же начинает тараторить по-немецки с фрау Грюн, задавать дурацкие вопросы. А другая, Оксана, стоит неподвижно у стены, не зная, что делать. Разница между фото и нынешним днем весьма ощутима: пополнела, вместо открытого лба – челка (обычно скрывающая прыщи или морщины), губы обветрены и сухи. Я пожал ее мокро-ледяную ладонь и попросил садиться – надо уточнить данные.

– А вы прямо из паспорта перепишите! – посоветовала фрау Грюн.

– Как, есть паспорт? – удивился я, привыкший, что тут ни у кого ничего нет, все сгорело, пропало, исчезло, украдено.

– Она по путевке приехала, никакого криминала, все официально… – тут же вмешалась подруга.

– В графе «язык» тут указан только русский. А украинский? – спросил я.

– В этом-то и все дело, – затараторила подруга, нагло усаживаясь боком на край стола. – Семья Оксанки всю жизнь во Владивостоке жила, отец моряком был, а мать – русская, Оксанка тоже в русскую школу ходила и украинской мовы не знает, поэтому теперь ей на Украине жить никак невозможно.

– А где родители?

– Умерли, – ответила курильщицким голосом Оксана и застыла.