Только ждать и смотреть - стр. 30
И пошел народ, как на парад, отдавать последний долг герою войны Андро Кобаидзе. Тот, кто бывал в этом доме, обходил рояль по кругу привычно. Кто нет – заходил и вздрагивал: высоко, почти под самой люстрой, на затянутом бархатом рояле лежал маленький, как Сталин, человек. Весь в цветах, как в орденах. Надия, знакомая всем по чьим-то чужим похоронам, разговаривала с ним как с живым: “На кого ты оставил меня? А ведь говорил, что всегда будешь со мной! Я же тебя с войны дождалась, что же я детям скажу, не уберегла я тебя…” И люди плакали навзрыд.
На последнюю (главную) панихиду пришел ответственный работник ЦК Компартии Грузии Гурами Джикия. Андро он совершенно не помнил и даже сказал Олико: “А я думал, что Надия давно вдова, она же всегда в черном!” Надия поднялась со своего места, положила голову на рояль и зарыдала жалобным старушечьим голосом, совсем не тем, которым она обычно в этом же зале исполняла грузинские романсы. Ее плач был похож на песню, лебединую, если судить по хрипу, и сама она была похожа на черную дивную птицу, потерявшую свою любовь, и теперь хоть сама умирай.
Гурами достал платок и вытер глаза. Тогда Надия вскинула руки к небу, оглядела всех стеклянным, будто безумным взором и воскликнула: “Нет правды на земле!” Гурами пошатнулся, его подхватили под руки и вывели на свежий воздух. И зачем ему надо было ездить в Большой?
И в тот же день, возвращаясь в Тбилиси на своей правительственной машине с занавесками, Гурами сидел один на заднем сиденье и плакал. Как же она его растрогала, эта кривоногая женщина с волосами на лице! Будто шомпол воткнула в бедное сердце поэта. Конечно, он плакал о своем. Он плакал, потому что не любил свою жену, как не любил женщин, а вынужден был изворачиваться, притворяться, лгать. И никто его не понимал, даже Олико, близкая, как сестра. И как это выразить, объяснить? И что слова? Пыль!
Во время похорон Андро Кобаидзе отец Фафочки Володя Рамишвили получил предложение. Ему представили кутаисского винодела, который просто, как умеют говорить люди богатые, к отказам не привыкшие, заявил, что хотел бы женить своего сына на Фафочке. “Ваша девочка прекрасна, как роза!” – сказал он. По-видимому, в Грузии каждый мужчина – поэт.
Володя вспомнил, что Фафочка вроде собирается замуж, но промолчал. Ему никто не поручал объявлять, что у Фафочки есть жених. Да и какой это жених – обручения не было! Володя поискал глазами чернобровое семейство первого – чтоб не ошибиться – жениха Фафочки: щупленький чернобровый папа, щупленький чернобровый сын. Их представляли как друзей семьи, и потому о свадьбе никто не заикался. “Поговорите с моей женой”, – разрешил Володя.
Фафочка, сидя у рояля, тоже все время искала глазами своего жениха. Теперь, когда она смотрела на него как бы со стороны, он ей нравился меньше. Толпы молодых людей – выпускники разных лет из школы, где Андро был директором, – проходили мимо нее в эти дни. Жених не выдерживал конкуренции. И ростом он не удался, и лицом не вышел. Молодые мужчины, огибая рояль и чуть касаясь ее колен, пожимали ей руку, иногда целовали ей руку, а близкие целовали ее в щеку. Поцелуй жениха был ей неприятен.
Матери неженатых парней осматривали Фафочку почти так же пристально, как и их сыновья. Нуца, Олико и Фафочка были совершенно на одно лицо, с разницей в пятнадцать – двадцать лет. Но самой красивой была, конечно, Фафочка – белокожая, с прозрачными зелеными глазами, с пухлыми красными губами и огромной, необъятной грудью. Она сидела прямо, как королева, но всем не терпелось увидеть, как она ходит. Потому что это очень важно, как женщина ходит – плывет, как в танце, или брыкается, как дурная лошадь. И какие у нее ноги? В кого? Олико – полная, ее ноги – как ножки рояля. Ноги Нуцы вечно закрыты пледом. Так какие же ноги у Фиджи?