Только моя - стр. 6
— Сейчас… — хватаю из сумки-холодильника бутылку, чувствуя, как под кожу иголками забираются воспоминания.
— Я тебя помню, — говорит она тихо. — Ты Полина.
В груди укол.
Плещу воду в стакан, улыбаясь, и отвечаю:
— Я тебя тоже помню. Ты Варя.
Она улыбается, демонстрируя ямочки на щеках и отсутствие переднего центрального зуба.
— Хочешь есть? — спрашиваю, пока она пьет.
— Угу… — кивает, захлебываясь.
Начинаю копаться, вскрывая нарезку и хлеб. Быстро сооружаю для Вари сэндвич, но роняю его на тарелку, когда слышу раздраженный голос за спиной:
— Мне тебя что, к себе веревкой привязать?
Антон бежит к нам, стряхивая с кистей своих рук воду.
— Я только попить отошла… — лепечет ему Варя.
Он возвышается над ней всем своим ростом. Над ней и надо мной тоже. Мокрые шорты прилипли к его ногам, край одной штанины уполз вверх, оголяя каменные мышцы бедра, которые напрягаются от движения.
— Я сказал никуда от меня не отходить. Никуда, Варя. Больше не возьму тебя с собой, — сверлит он глазами ее маленький лоб.
— Я больше не буду!
— Я тебе не верю.
— Анто-о-он… — хнычет она.
Капли воды стекают по его лицу.
Эта прическа делает его черты такими резкими и непривычными, что в животе у меня шевелится новый табун проклятых мурашек. А может дело не в прическе, а в том, что он стал немного другим. Более жестким, даже его голос звучит жестче.
А может, у меня просто проклятые галлюцинации.
Единственное, что я могу сказать с уверенностью — на внутренней стороне его правого бицепса появилась татуировка, которой раньше там не было, но я предпочитаю ее не рассматривать, упрямо отводя глаза от его тела. Тем более что он отрывает взгляд от лица своей сестры и смотрит на меня.
Мне приходится поднять подбородок, чтобы ответить на его взгляд, от которого теперь, в эту секунду, я ни за что не убегу, но глаза все равно предательски скатываются на прямую линию его губ с характерными фамильными особенностями. Его нижняя губа чуть выдается вперед, и это та фамильная особенность, которая его сестре не досталась, зато она есть... у его матери...
Мои собственные губы не двигаются, потому что секунду назад я успела поклясться себе в том, что ни за что не начну разговор первая.
— Привет, — произносит он наконец-то.
Не жестко, а хрипловато–низко. Так, что на моем затылке шевелятся волоски, а по ногам бегут мурашки.
— Привет, — отвернувшись, я беру с тарелки злосчастный сэндвич и вручаю его Варе.
— Спасибо… — забирает его она.
— Хочешь? — вежливо интересуюсь у Матвеева, кивнув на раскрытые упаковки.
— Нет, спасибо.
Я все равно принимаюсь делать новый сэндвич. Чтобы занять руки. Чтобы не реагировать на близость полуголого мужского тела, исключительность которого как в граните отпечаталась на моей подкорке.
Как он двигается, как касается, как… выглядит без одежды... и как он улыбается...
Его молчаливое присутствие в метре от меня нервирует.
— Какими судьбами? — спрашиваю, посмотрев на него.
Он все еще смотрит. В упор смотрит на меня.
— Выходные, как и у всех, — говорит, окидывая взглядом пляж за моей спиной.
Мне вдруг становится этого достаточно. Вдруг понимаю, что его присутствие в метре от меня не просто нервирует, а выворачивает из кожи. С меня этого достаточно.
— Понятно. Тогда отдыхай, — оставляю в покое ни в чем не повинные продукты. — Не буду мешать.