Только для нас - стр. 24
Старая конюшня, где держали мирных и привычных к детским рукам лошадок – одна из фишек администрации лагеря: воспитание через любовь к животным. Уход за этими лошадками был частью нашего ежедневного досуга. Необременительной, надо сказать… Все же в чем-то администрация была права: рядом с животными даже самые заядлые хулиганы светлели лицом и с удовольствием скребли и чистили смирных коняшек.
А еще в стороне, за конюшней, сарай с сеном…
В машине становится невозможно сидеть, слишком больно физически от густой, пряной атмосферы, и я, щелкнув ремнем безопасности, открываю дверь и ступаю на мягкую траву, перемешанную с песком.
Каблуки тут же увязают в грунте, покачиваюсь, но уже не от хмеля, нет его, весь выжгло бешено бегущей по венам кровью, а от того, что колени подгибаются.
Слышу, как позади хлопают дверцы.
Мои друзья детства, мои братишки, как я когда-то считала, и даже про себя называла их так, тоже ступают на берег.
Неслышно шагают ближе, спиной ощущаю их присутствие, остротой режущих взглядов.
Торопливо, не поворачиваясь, делаю шаг в сторону, к лестнице, тревожно позвякивающей в темноте.
Чувствую себя неожиданно слабой, такой, что нет сил даже на голос, а потому шепчу:
– Ну зачем вы, ребят?
Я знаю, зачем, я все понимаю… Верней, нет. Не понимаю. Ощущаю, скорее. Во взглядах их, не изменившихся и изменившихся одновременно. Они по-прежнему жадные, горячие такие, Ванька совершенно не скрывал в машине голодного блеска зрачков, и глаза Тима в зеркале заднего вида были черными и пугающе откровенными.
Они ничего не забыли, не отпустили за эти годы, как я надеялась. А я? Я отпустила? Я забыла?
Вряд ли… Если так отчетливо помню каждый куст на этом берегу, шепот каждой волны, мягко прибивающейся к берегу, тонкий звон железной проволоки, скрученной в жгуты и приспособленной вместо перил у лестницы…
И остальное тоже помню.
Хотела забыть, правда, хотела…
Не получилось.
И теперь не получится. Они не позволят.
– Знаешь, Вет, – тихо говорит Ванька, и я вздрагиваю от понимания, насколько он близко сейчас. Прямо за моей спиной. – Мы ведь тебя искали… Ты в курсе?
Молчу. Тут даже кивать не требуется. Знаю, конечно.
Когда, после отъезда пять лет назад, уже устроившись в Москве, через пару месяцев позвонила матери на работу, потому что дома телефона не было никогда, она в трубку матерно орала что-то неразборчивое про “ебанутых придурков”, которые тут у нее в квартире засаду устроили, выпить не давали, и все перерыли, потому что меня искали.
Я тогда не поверила. Зашла на страницу в соцсетях, давно заброшенную, стукнулась к бывшей однокласснице, аккуратно поинтересовавшись, как дела. И узнала, что мои друзья детства перерыли весь город, прошерстили всех моих знакомых, где уговорами, а где и угрозами пытясь выяснить, куда я делась, куда уехала. Потом одноклассница задала вопрос про мое местонахождение, и я торопливо вышла из сети, даже не попрощавшись.
И сидела какое-то время с дико колотящимся сердцем и глазами, полными слез.
Зачем они? Ну вот зачем? Ну я же хочу забыть… Все, что произошло, такая глупость, такая страшная ошибка, перечеркнувшая все, что было между нами хорошего! Все наше детство перечеркнувшая!
Я была зла на них, моих “братишек”, сделавших со мной такое, о чем и думать без жара в груди было невозможно. Зла именно на порушенную память о единственном, что у меня было светлого в детстве: о нашей дружбе. Они отобрали у меня это, лишили.