Точное мышление в безумные времена. Венский кружок и крестовый поход за основаниями науки - стр. 5
Второй персонаж, который был мне отвратителен, – двуличный философ Мартин Хайдеггер, который, когда Гитлер пришел к власти, стал ректором Фрайбургского университета и в этом качестве вдохновлял толпы громкими речами, нарядившись в шорты, какие носили штурмовики, и крича “хайль Гитлер!” Особенно меня озадачило, что мой любимый дядюшка Альберт Хофштадтер, много лет бывший уважаемым коллегой Эрнеста Нагеля на философском факультете Колумбийского университета, оказался большим поклонником идей Хайдеггера и даже перевел на английский две его книги. А мне казалось, что не только сам Хайдеггер прогнил насквозь, но и сочинения его – полная невнятица с начала до конца. Что же нашел в нем милый старый дядя Альберт? Пожалуй, я так и не узнаю. Разумеется, Хайдеггер никогда не входил в Венский кружок, однако его философия до такой степени противоречит всем их идеям, что в некотором смысле Хайдеггер представляет собой принципиальную оппозицию Венскому кружку, члены которого открыто высмеивали его невразумительные сочинения.
Признаться, я далеко ушел от подростковой мечты о математической логике как столпе человеческого мышления. Сегодня эта идея кажется мне вопиюще неправдоподобной. И все же мне живо помнится, как она увлекала меня многие годы, как вдохновляла изо всех сил задумываться о том, что, собственно, такое мышление. В этом отношении мое юношеское увлечение сочинениями нескольких членов Венского кружка было мне совсем не во вред, более того, оно стало катализатором увлечения поразительно тонкой природой человеческого мышления – увлечения, которое сохранилось у меня на всю жизнь.
А теперь, внимательно прочитав книгу Карла Зигмунда на двух языках, я понял, что философские представления Венского кружка были не только идеалистичными, но еще и довольно наивными. Мысль, что в основе человеческого мышления лежит чистая логика, безусловно, соблазнительна, однако она упускает из виду практически всю глубину и тонкость человеческого мышления. Например, утверждение кружка, будто акт индукции (перехода от конкретных наблюдений к широким обобщениям) не играет никакой роли в науке – одна из величайших глупостей, какие я только слышал. С моей точки зрения, индукция – это умение видеть закономерности, а наука – это умение видеть закономерности par excellence[3]. Наука, в сущности, и есть великая индуктивная игра в загадки, где отгадки подвергаются постоянным строгим проверкам при помощи тщательно спланированных экспериментов. В противоположность точке зрения Венского кружка, наука практически во всем сводится к индукции и лишь в очень малой степени – к силлогическим рассуждениям и прочим видам строгих математических умозаключений.
Венский кружок придерживался крайне идеалистических представлений о мире мышления и политики, но в конечном счете стал жертвой трагедии своего времени. Фашизм и нацизм не оставили камня на камне от великих культур Австрии, Германии и Италии, вывели их из строя на несколько десятилетий, и основная часть этой книги посвящена рассказу об этой страшной катастрофе. А кружок был мощным противовесом силам зла. Это была возвышенная мечта, красочные осколки которой остаются с нами и по сей день и заметно обогащают сложную мозаику идей и персоналий, составляющих наше коллективное интеллектуальное наследие, полученное от ушедших поколений.