Тьма по соседству - стр. 60
Многие испытывали в отношении Яна скрытую симпатию, если не восхищение. Вопреки бытующему стереотипу, живется в общаге по большей части скучно. Потому, когда появляется подобная экзотика – статный загадочный парень со сложным характером, вокруг нее гудит продолжительный ажиотаж.
Аборигены молча наблюдали за Яном, не решаясь заговорить: смотреть на себя он позволял, но один его взгляд пресекал попытки диалога. Зато, когда Яна не было рядом, все только о нем и говорили. Всем хотелось обсуждать его, но по большому счету обсуждать было нечего.
Парень не позволял разузнать о себе что-либо, ни с кем не делился вкусами и интересами, кроме, может быть, соседа по комнате. Их взаимоотношения с Кириллом оставались тайной за семью печатями и одной дверью. И как же беседовать о человеке, который мало тебе знаком? Правильно – создавать сплетни, додумывая то малое, что известно.
Впрочем, были и очевидные факты, подтверждение которых Фаина неоднократно видела своими глазами. А иногда и слышала по ночам.
Девушки на Яна вешаются, хотя он далек от растиражированного архетипа смазливого «бэдбоя», экзальтирующего противоположный пол движением брови. Впрочем, женщины во все времена были без ума от ублюдков, которые ноги о них вытирают. Поэтому неудивительно, что Ян пользуется большим спросом, буквально примагничивая к себе студенток по всей общаге.
Также неудивительно наблюдать затем их истерики, вполне предсказуемые слезы, отчаяние, проклятия и вопли. Иными словами, все что угодно, кроме логичного разочарования или презрения, которые они должны бы испытывать к Яну после разрыва. После всех пережитых от него унижений.
О нет, Ян весьма оправдывает даже завышенные женские ожидания. Но свои собственные, очевидно, не способен удовлетворить бушующим вокруг себя примитивом. Поэтому и вышвыривает особь за особью за дверь каждую неделю, оставаясь смертельно безразличен к мольбам не лишать их своего общества.
Вульгарно.
В целом Ян ведет себя как большинство мужчин, что вполне естественно в его возрасте и с его внешностью. Вот только есть в нем странное, почти нечеловеческое самообладание либо же вовсе полное отсутствие эмоций. Это и настораживает больше всего.
То, как он смотрит на них, рыдающих, ползающих по полу, хватающихся за его брюки как за последнюю надежду. То, как он захлопывает дверь перед ними и никак не реагирует на крики и истерики. То, с каким лукавством на лице приводит новенькую на следующий день.
И с каким безразличием избавляется от нее, пресытившись.
– Restless… I feel so… restless…[11] – напевала Фаина, так глубоко задумавшись, что не слышала ничего, кроме вращения маховика внутренних рассуждений.
Буйные волосы после долгой сушки феном электризовались от вязаной кофты. А может, дело было в шампуне. И без того пышные, они теперь поднимались вверх и торчали во все стороны. Фаина не обращала на это внимания. Ей было хорошо известно, что через часик, когда охапка просохнет до конца, она расчешется еще раз, и власть электричества на ее голове уймется.
Фаина выключила газ под миской и, продолжая тихо напевать слова, принялась перекладывать сосиски на тарелку, протыкая каждую вилкой так, чтобы лопнула пленка. Только бы не обжечься, как это все время случается.
Но тут девушка ощутила, что кто-то стоит у нее прямо за спиной, и замерла. В груди неприятно просело сердце. То же самое чувство посещает ее по ночам, в кромешной тьме, когда она просыпается без видимой причины.