Тьма. Испытание Злом - стр. 14

Тогда он был в восторге от отцовских слов, но теперь впал в полнейшую растерянность. С одной стороны, нужда одолевала все сильнее, и он понимал, что не вытерпит. С другой – хоть и была пустынной та улица, никак не удавалось улучить момент, чтобы поблизости, в поле зрения, не оказалось вообще никого. Не зная, как поступить, он со слезами пожаловался матери.

– Зачем так переживать, сын мой? – удивилась она. – Принеси себе облегчение прямо сейчас.

– Но как же, матушка? – со слезами прохныкал он. – Вон человек идет… И там тоже! Они меня увидят! Отец будет сердит!

– Ах, глупый мой маленький сын! – рассмеялась мать с умилением. – Разве это люди? Это же просто рабы! Рабов не надо замечать. Ты же не станешь стесняться кошечки, или собачки, или ослика на улице?..

Сегодня он впервые почувствовал себя рабом. Раньше это было лишь слово. Его взяли в плен в бою, с ним обращались как с пленным – обирали, били, сажали на цепь, гнали в чужие земли, стерегли неусыпно, чтобы не сбежал… Он и подобные ему были постоянно в центре внимания. И пусть такого внимания не пожелаешь и врагу – человеческого достоинства он не был до конца лишен.

Эти же двое – новый владелец и его брат – воспринимали его именно как раба, в полном смысле этого ужасного слова. И вели себя соответственно. Они его не замечали. В его присутствии шел сугубо приватный разговор, будто и не было рядом незнакомого, постороннего человека, а так, собачка или ослик…

Многое, многое успел он пережить. Держался. Надеялся. Не позволял себя сломить. Но теперь ему хотелось одного – лечь и умереть.

Ты не поник главой послушной

Перед позором наших лет.

А. С. Пушкин

О том, что человек в углу смертельно оскорблен их поведением, Йорген фон Раух даже не подозревал. А если бы знал – трудно сказать, как бы себя повел. Возможно, продолжал бы игнорировать, уже нарочно: подумаешь, важная персона, вниманием его обошли! Но не исключено, что поспешил бы загладить вину, потому что на самом-то деле зла рабу вовсе не желал и ничего дурного в виду не имел. Просто на момент разговора с братом был еще не вполне пробудившись и о присутствии постороннего как-то не подумал.

Не догадываясь об истинных причинах подавленного состояния своего невольника, он приписал его удрученный вид голоду и первым делом спросил участливо:

– Эй, может, ты есть хочешь? Тебя накормили или этот паразит Вольфи сам все сожрал?

– Нет, – мертвым голосом откликнулся раб.

– Что «нет»? – не понял Йорген. – Не хочешь есть или не накормили?

– Я сыт.

– Уже легче, – обрадовался начинающий рабовладелец. И, оживив в памяти страницы знаменитого трактата Терция Карра «О домоустройстве», добавил назидательно: – Вообще-то, по-хорошему, ты должен всякий раз говорить мне «мой господин». В смысле «нет, мой господин», «я сыт, мой господин». Так полагается.

Он не ожидал, что замечание, с его точки зрения вполне невинное, возымеет столь бурный эффект. Человек, до сих пор сидевший неподвижно, безучастный, как живой мертвец, вдруг дернулся будто от удара, подался вперед всем телом, вскинул глаза и заговорил решительно и, пожалуй, слишком выспренно для своего незавидного положения: