Тим. Часть 3 - стр. 27

– Так вот, – продолжает она, – о ДИ-107 я ничего не знаю.

– Я тоже, – признаётся Тим.

– Твой бокс не дал данных по динамике хода восстановления. Мой дал. И карту, и графики с отдельной раскладкой периодов. Твой закрыл всё, но отчитался, что ДИ-107 в режиме восстановления. Так? – спрашивает она, глядя ему в глаза.

– Так.

– Приходим к тому, что ДИ—107 есть прибор, переведённый боксом восстановления в определённый режим. Ты машина? – всё так же пристально глядя ему в глаза, спрашивает она.

Она не шутит, и Тим это видит. К подобному заключению рыжая пришла явно не только что, и к её словам он отнёсся серьёзно. Тим пытался поставить себя на её место и даже местами предугадал направление её мыслей, но вот версия с машиной ему не пришла.

– Я не машина, – внятно, чтобы Аня хорошо слышала, говорит он, – и даже не вздумай пробовать это проверить. Поняла меня?

– Как себя по физике чувствуешь? – игнорируя вопрос, гнёт она свою линию.

– Ты поняла? – хмурит Тим брови.

– Поняла. Так как чувствуешь?

– Хорошо.

– При этом никаких упражнений и восстанавливающих смесей?

– Никаких.

– Здесь не поняла, – заключает она.

– Я тоже мало что понимаю, – соглашается Тим, – ты книги здесь читала? – указывает он подбородком в сторону отсека со стеллажом.

Аня фыркает.

– Не суть, – продолжает он, – я читал. Ещё я читал выписанные тебе боксом восстановления рекомендации, читаю меню раздатчика. Текст в книгах и текст на экранах сильно разнится. Впечатление, что написано на похожих, но разных языках.

– И?

– Если станция, – терпеливо объясняет Тим, – висит здесь с давних пор, то можно предположить, что язык со временем видоизменился, и это объясняет, почему изданные триста лет назад книги написаны так непонятно.

– И что? – не улавливает она его мысль.

– То, что твои рекомендации написаны на понятном, вполне себе современном языке. Меню в пункте питания, экран настроек в каюте тоже привычны и понятны. Если на станции давно нет людей, то кто тогда внёс изменения?

Аня встала и покинула трапезную. Вернулась, держа в руках книгу.

– Ну да, – пробежав по строкам, говорит она, – так и есть, – добавляет через минуту, не отрываясь от текста.

– Что думаешь? – спрашивает Тим.

Через пару минут он повторяет свой вопрос.

В ответ ни слова. Такое он уже видел. Когда в прошлый раз Аня перестала отвечать, молчание длилось много дней. Тим молча сбросил посуду в утилизатор и, позабыв об Ане, направился на балкон к иллюминатору.

***

Прислушавшись к собственным ощущениям, понял, что опять проспал непростительно долго. В теле тяжесть, в голове ком. Прикинув, сколько часов надо спать, чтобы чувствовать себя столь скверно, Тим решил, что пора ставить метку.

В доступных им отсеках нет часов. Даже на консолях кают, раздатчиков пищи и боксов восстановления нет привычных окон и циферблатов. Спасает выработанное на Вироне чувство времени. С первого дня Тим принялся параллельно Ане ставить метки и быстро выяснил, что за трое его суток у Ани проходит пять. Они утратили дату, но Тим всё равно царапает стену каждое на его взгляд утро.

По ощущениям проспал почти сутки. С недавних пор Тим начал замечать, что сон есть болото. Или организм адаптируется к безделью, или разум бежит от однотонной реальности, но к концу проведённого на станции месяца Тим научился спать бесконечно долго. Даже сейчас достаточно закрыть глаза, и сон, несомненно, вернётся. Шевелиться заставляют лишь физиологические потребности, без них, по мнению Тима, спать можно неделями. Это странно, подобного с ним никогда не случалось, как, впрочем, никогда не было столько свободного времени.