Тильда (сборник) - стр. 21

Нам это было на руку. К полудню хотелось есть, и мы снаряжали двух гонцов на поиски картошки. Обычно они возвращались с хорошей добычей. Картошка каким-то чудесным образом плевала на нелюбовь граждан и росла сама по себе, наслаждаясь вороньем, гнильем и нашими набегами.

Мы разводили костерок, Павлик доставал чекушку водки «Флотилия» и буханку хлеба. Мы дожидались первых картофелин, разламывали их, я доставал соль, передавал по кругу, и, смачно посолив хлеб и печеные картофельные кожурки, Павлик говорил: «Ну, братва, будем!» После него выпивали все и минут через пять начинали ржать, над всем.

Спроси меня о причине радости – не скажу. Причины скорее всего не было. Это было туповатое хмельное пацанское веселье в разгар долгожданных каникул, которые к тому же были последними в нашей школьной жизни. Над конкретными причинами не задумывался никто из нас. Мы просто лежали на песке, за плечами шумело звериное море, и солнце смотрело на наши чумазые счастливые рожи.

– Что он делает здесь, интересно? – Павлик прищурился и внимательно следил за приближением новенького.

– Погулять вышел, может, – предположил Олег.

– Ладно тебе. Он, кроме хобзы, нигде не бывает. Зубрила.

– Олежка, дай сигу, а. – Павлик закурил. – Паца, а как его зовут, забыл.

– Давид.

– Давид?? – Павлик поперхнулся затяжкой. – Давид?? Это ж какое ладное имечко! Жиденок, что ли?

Новенький поравнялся с нами.

– Давид, здорово, Давид! – закричал Павлик.

– Здравствуйте, ребята.

Новенький был обычный. Черноволосый, немного курчавый, с толстой нижней губой, худой, с длинными фалангами пальцев, которыми он то и дело поправлял очки.

– Гуляешь?

– Да вот, развеяться вышел, – сказал Давид.

– Ну, как тебе наш город? – поинтересовался Павлик. – Что успел увидеть?

– Хороший город. Море…

– Ну, море-то оно и в Африке море. Че видел, спрашиваю?

– Был с мамой в горпарке, по магазинам ходили на проспекте.

– По магазинам ходили, говоришь? С мамой? а че не с папой? – Павлик нахмурил лоб в притворной гримасе любопытства.

Фима гоготнул. И тоже закурил.

– Папа у нас не может. Он дома целыми днями работает.

– Рабо-о-о-тает? – протянул Павлик. – И какую работу работает?

– Он ученый, его в Севастополь перевели из Краснодара.

– Ученый, значит. Ученый – хуй перченый. – Павлик щелкнул пеньком сигареты в костер. – А ты, значит, в горсадике мороженое с мамочкой ешь. Да, Давидик?

– Ну, я пошел, ребята. До свидания. – Новенький, почуяв угрозу, явно жалел, что увидел нас, и спешил уйти.

– Нет. Погоди-ка, – сказал я и вскочил. – А тебя как по отчеству?

– Константинович.

– Давид Константинович! – заорал Павлик и тоже вскочил. – А папу – Константин Моисеевич?

Фима тоже поднялся. И Олег. Теперь мы стояли стеной напротив новенького.

– Ребят, мне идти надо. Я обещал вернуться через час. У нас обед в два.

Уточнять про обед явно не стоило. Павлика перекосило.

– Обед?? Так мы тебя здесь накормим, не парься! Сильно голодный? – Он резко ударил новенького сзади по коленям и толкнул лицом в песок.

– Фима! Родненький! У нас картошечка осталась?

Фима поковырял палкой в костерке.

– Неа. Только водочки чутка на дне и хлебца.

– Дай-ка мне водки, – сказал Павлик. – Вот и обед подоспел, Давидик. Парни, развернули его ко мне! – скомандовал он.

Мы перевернули новенького и пинком усадили.