Тихий Дон. Книга 1 - стр. 8
В 1920–1930-е годы, когда только появились первые книги «Тихого Дона», молодого автора упрекали прежде всего в том, что его персонажи якобы лишены индивидуально-личностного начала. Центральному персонажу романа Шолохова предъявляли обвинения в интеллектуальной неразвитости, ограниченной мыслительной способности. В некоторых статьях утверждалось, что одна из причин трагедии Григория Мелехова состоит в «отсутствии у него разума», что он человек «стадного поведения», «безнадежно отсталый», «неразвитый» и тому подобное. Более того, такого рода упреки распространялись и на самого автора эпопеи. А. Фадеев, например, считал, что художественные достижения Шолохова определяются тем, что он «„правильно живет“ и талантлив от природы. Но, как и у всех писателей, произведения которых лишены многостороннего ума, т. е. большой и разветвленной, всепроникающей идеи, а обладают только добротной натуралистической красочностью… его роман неизбежно должен порождать к концу разочарование у умного читателя… старогуманистическая, неосмысленная идея Шолохова скоро перестанет волновать кого бы то ни было»[24]. Даже М. Горький, относившийся к Шолохову с симпатией и высоко ценивший его талант, не избежал в своих оценках тенденций, явно упрощавших идейно-художественный смысл «Тихого Дона», автор которого, по его мнению, «как и герой его Григорий Мелехов… сам еще казак, существо, биологически связанное с определенным социальным укладом»[25].
Понадобились не годы, а десятилетия для того, чтобы понять всю ошибочность подобных представлений и о Шолохове, и о Григории Мелехове как человеке с неразвитым сознанием, бездумно мечущемся между двумя берегами в революции. Сегодня стало очевидно, что путь героя «Тихого Дона» – это не бессознательные поиски укромного места в развороченном, озверевшем мире. Это восхождение – через утраты и разочарования – к правде, «под крылом которой мог бы посогреться всякий».
Запечатленный в «Тихом Доне» мир народной жизни своей полнотой и всеохватностью очевидно противостоял однозначным идеологическим доктринам того времени, как, впрочем, и последующих периодов.
По поводу только что напечатанной третьей книги Шолохов заявил: «…у меня опасение, что эта книга будет встречена критическими возражениями… Третья книга, являясь продолжением первой и второй, очевидно, должна будет вызвать если не неодобрительные отзывы, то большие возражения»[26]. Предвидение его не обмануло.
Предметом наиболее резких критических оценок стал в 1930-е годы главный герой шолоховского произведения – Григорий Мелехов. Он вошел в текущий литературный процесс, в сознание современников так независимо и уверенно, словно его давно и с нетерпением ждали. В действительности это так и было. Мелехов сразу же отодвинул на второй план в прозе 1920-х годов «крестьянских детей», которые взирали на представителей «внешнего» по отношению к деревне мира с чувством собственной неполноценности.
Своей самобытностью и душевной силой он затмил не только пришедших со стороны, но и тех из своих земляков, которые связывали надежды на будущее благополучие лишь с отрывом от крестьянской жизни.
Шолохов создавал своего Григория Мелехова не как легенду, не как поэтическое предание о некогда бывшем человеке, но как образ героя, всем содержанием своей судьбы участвующего в современной ему действительности. При этом он, конечно, не безупречен в своих поступках и суждениях, о некоторых из них он впоследствии сожалеет. Но есть ценности, отношение к которым он не меняет ни при каких обстоятельствах. Так, например, оценки шолоховского героя бывают чрезвычайно резкими, если они касаются отдельных представителей крестьянства. Но из уст Григория Мелехова никогда не срываются уничижительные определения народной массы в целом.