Территория жизни: отраженная бездна - стр. 16
Что бы тогда уже было не оценить тепло и заботу тёти Паши? Но нет, её хлопоты и ласка казались чем-то самим собою разумеющимся. «Тётка, постирай! Тётка, подай!» Сказал ли он ей хоть одно хорошее, благодарное слово? Приласкал ли, как того заслуживала она, эта безропотная служительница их семьи? Нет, даже в голову не пришло…
Сергей никогда не видел тётю Пашу праздной, она всегда чем-то была занята. И никогда для себя. Только – для кого-то. Если не для сестры и племянника, то для дальних родственников, соседей, знакомых и вовсе незнакомых… Она всех жалела, всем стремилась помочь, никому не могла отказать. Тётю Пашу знали все бездомные кошки и собаки, которых ходила она каждый день кормить. Под её окном всегда кружило много птиц, и им тоже не было отказа в хлебе, крупе, семечках…
Не стоит село без праведника. То, что его тётка была именно таким праведником, праведницей, Сергей понял, только когда её не стало. Сдавать она стала внезапно и стремительно. Но и тогда ни на что не жаловалась. Не просила помощи, не пыталась избавить себя хоть от каких-то обязанностей. За неделю до смерти тёти Паши мать сутки не поднималась с постели, жалуясь на головную боль, и уже прозрачная от худобы, едва державшаяся на ногах сестра хлопотала вокруг неё, заботливо слушая её жалобы. А за день до смерти с температурой 39,3 тётя Паша готовила свой фирменный борщ. Даже мать смутилась:
– Ты бы, Паша, отдохнула, я бы сама приготовила…
– Вот, помру, тогда самкать будете, – был ответ.
Даже тогда это «помру» не воспринялось всерьёз. Почему-то казалось, что тётя Паша просто не может умереть, что она вечная.
На другое утро она каким-то необъяснимым усилием воли заставила себя выйти на улицу, покормить собак, котов, птиц… Некоторое время она сидела во дворе на лавке, подставив солнцу иссохшее морщинистое лицо. Птицы кружили вокруг неё, садились ей на плечи, на колени, клевали с ладоней. А потом тётя Паша вернулась домой, прилегла на свой маленький диванчик и… больше не встала.
На её похороны собралось много людей, и все вспоминали о ней что-то хорошее. В тот день Сергей впервые видел слёзы матери. Та не плакала даже, а захлёбывалась рыданиями.
– Как?! Как мы теперь будем жить?!
Жизнь, действительно, сразу переменилась. И не потому, что внезапно оказалось, что всё в доме нужно делать самим: готовить, стирать, убираться. Но потому, что из дома ушёл свет. Ушло тепло. Ушла любовь. Дом опустел, осиротел без тёти Паши, и вдруг оказалось, что это было именно её дом, и всё в нём держалось на ней.
А скоро дом покинул и Сергей. Вместе с другом Юркой они отправились покорять Москву.
Москва, как много в этом звуке… Слилось для трепетной души провинциала. Да ещё амбициозного провинциала. Да ещё в эпоху перемен, которых требовали сердца! И сердца Сергея и Юрия – требовали! Приближался 1991 год, уже завоёвывала экраны и газетные полосы провозглашённая гласность, оказавшаяся на деле полугласностью. Уже трещали опоры режима, а заодно и уродливые швы лоскутного большевистского одеяла под названием СССР, подменившего единое полотно России… О том, какой кровью и разрухой придётся оплачивать перемены, думали меньше всего. Думали о высоком. О том, как, скинув гнёт красных маразматиков, страна расцветёт, и какие откроются перспективы…