Тепло человеческое - стр. 19

Устроившись на диване, она решила перечитать фрагмент, который открыла для себя заново, – его она не собиралась преподавать студентам, еще обвинят в невменяемости. Речь в тексте шла об эпидемии холеры, которая на протяжении пятнадцати лет двигалась от Бенгальского залива до Англии, унеся по ходу сорок миллионов человеческих жизней, притом что Наполеон за то же самое время дошел только от Кадиса до Москвы, оставив за спиной всего лишь два-три миллиона трупов. Тем не менее история запомнила именно Наполеона, а не это «моровое поветрие, беспощадную черную смерть, вооруженную собственным безумием». Великие беды всегда остаются самыми невнятными.

Автобиографии неизменно отличаются особой точностью там, где речь идет о страхах, где страхи эти разобраны во всех подробностях. Каролина успела забыть, что Шатобриан и сам панически боялся заразиться холерой: однажды вечером он почувствовал лихорадку, но не решился в этом признаться жене; причем сам он добавляет, что ему не следовало бы вообще-то досадовать на эту заразу, проникшую в его тело, как и в тело всего человечества, потому что на земле, по большому счету, ничего не изменится, если на месте городов появятся леса, владыками которых станут львы.

Раньше Каролина всегда сожалела о том, что на ее век не выпало ни одной важной главы человеческой истории – мировой войны или пандемии, хотя, разумеется, это очень страшно – жить в такие сложные времена, видеть собственными глазами одну из разновидностей апокалипсиса. Пока же из всех исторических событий ей довелось пережить только выборы Миттерана и падение Берлинской стены, которые в первый момент показались совершенно немыслимыми, но с расстояния в несколько десятилетий уже не представляли собой ничего грандиозного. Студенты ее и вовсе не знали, что когда-то существовал Советский Союз, огромный красный лоскут на картах мира, постоянно грозивший распространиться на сопредельные страны. А что до имени Франсуа Миттерана – с ним у них связывались тысячи новеньких «Макдоналдсов» и «Фнаков»[10].

В одиннадцать вечера она приняла лексомил[11], чтобы пережить ночь. Бросив взгляд в телевизор, выяснила, что президент Трамп выступил с официальным заявлением – заверил нацию, что весной, с приходом тепла, вирус исчезнет сам собой. В Англии уже разработали протокол широкомасштабного тестирования, все было готово.

В результате все, конечно же, образуется, и она, наверное, зря портит себе нервы. В конце концов, в Китае от этого вируса умерли всего тысяча четыреста человек – при населении в полтора миллиарда.

В ясный послеполуденный час на диких сливах белыми фестонами распустились цветы. Они первыми выпрастывались на свет вдоль всех живых изгородей, причем год от году все раньше, поскольку солнце жарило все сильнее. Пообедав с родителями в их домике, Агата отправилась прогуляться по Бертранжу. По ходу своих нечастых приездов в родительский дом она всегда проходила немного в сторону фермы, «старой фермы», как она ее называла, хотя там по-прежнему жил Александр. Подумать только – видимо, она еще не полностью излечилась от ностальгии по детству. У Агаты, как и у Каролины с Ванессой, отношения с братом были прохладные, и если они больше не вели разговоров про все эти заморочки с землей и строительством ветряков, то лишь потому, что не разговаривали вовсе. Между ними так и висело полнейшее взаимонепонимание. Они как бы принадлежали к разным мирам. Так что на ферму Агата поднималась вовсе не затем, чтобы повидать брата. Хотя именно сегодня она была бы даже и не прочь на него наткнуться – не чтобы выяснить, как у него дела, а чтобы посмотреть на три эти живые плюшевые игрушки, про которые у родителей только и было разговоров. Так что вместо того, чтобы фланировать по холмам, она зашагала в сторону пастбища, но, не обнаружив там Александра, развернулась и направилась прямиком на ферму. Сколько десятков лет она здесь не бывала, даже на внутреннем дворе. Из сарая вышел здоровенный пес Александра, приблизился к ней, но лаять не стал. Брат не натаскивал собак на защиту, так что босерон лениво ее обнюхал и вернулся к себе на лежанку, показав тем самым, где каждому из них место. Грунтовая дорожка и ступени из отполированного камня совсем не изменились. Чугунная дверная ручка тоже вернула ее в детство. Ручка эта показалась неожиданно изящной; раньше они ее считали старомодной и слишком замысловатой, не замечая ее красоты. Агата взялась было за ручку, пытаясь понять, может ли войти вот так, без всяческих церемоний, как в те времена, когда она здесь жила, – или нужно все-таки постучать. На месте был и колокольчик с цепочкой – с тех пор, когда еще нужно было звонить, чтобы собрать всех к столу. Агата прижалась ухом к двери, но ничего не услышала. Подумала – а вдруг Констанца здесь, вот выйдет неловко, она даже застыдилась своего поступка. В конце концов, она всего-то хотела посмотреть на щенят, а вовсе не на брата, однако развернуться и сбежать она не успела, дверь открылась, заскрипев точно так же, как и раньше.