Тепло человеческое - стр. 12

– Рысь не может заразить корову туберкулезом, равно как и кошка, и косуля; сам видишь, что ни в чем не разбираешься.

Фредо не ответил. Он, как это часто бывало, решил не накалять страсти, тем более что отец повадился всем грубить с тех пор, как ему пришлось довольствоваться ролью человека, отдающего распоряжения. Жану тяжко давалась эта зависимость от других, тем более что и других-то становилось все меньше и меньше; мучило его и то, что он почти не видит внуков и дочерей. Их фотография неизменно красовалась на почетном месте на буфете, рядом с телевизором: три сестры тесной группой, все улыбаются, все в летних юбочках, жмутся друг к другу, уклоняясь от водной струи. Такое подростковое клише, причем без Александра; Фредо однажды об этом заговорил, и родители ему ответили – а что Александр, его мы и так каждый день видим. Невзирая на прогноз погоды, Жан не прекращал свои вылазки, уверял, что уже тридцать лет травит лисиц газом в норах, а одновременно достается и барсукам. Впрочем, с тех пор как с помощью приманки с вакциной удалось избавиться от лисьего бешенства, популяция барсуков снова начала расти.

– Вам еще лошадь не хватало завести.

– Это почему, потому что лошади барсуков давят?

– Нет, потому что барсуки разбегаются от запаха лошадиной мочи.

– Хорошая мысль, нужно обдумать.

– Уж лучше обдумывать, чем убивать. Вас послушать, так всех этих, которые в Карри-ле-Руэ в карантине, тоже перестрелять надо.

С тех пор как она осталась одна в этой слишком просторной квартире, Каролина зажигала свет во всех комнатах, едва начинало темнеть. Но нынче вечером и этого оказалось мало, ее потянуло пройтись вдоль канала до центра, посмотреть на людей, тем более что столбик термометра поднялся до 24 градусов – начало февраля выдалось теплым, почти летним. По дороге к рынку Виктора Гюго она пересекла площадь Вильсона, посмотрела на скамейки, где когда-то сиживала студенткой, когда Тулуза еще напоминала ей Эльдорадо. Прохожие никуда не торопились, некоторые даже устроились посидеть на террасе. Четверг, в кафе прохлаждались компании молодежи, и Каролина сильнее обычного боялась наткнуться на кого-то из своих студентов: обнаружат, что она бродит по вечерам в одиночестве, в руках ни сумки, ни авоськи – словом, без всякого дела. При взгляде на молодежь оживали забытые ощущения – в их возрасте восемь вечера это совсем рано, впереди еще вся жизнь.

Когда отношения с Филиппом разладились, именно сюда, в кафе на углу, она ходила проверять студенческие работы. С тех пор как она начала жить одна, восемь вечера уже ничего больше не означало, она научилась ужинать быстро, готовыми салатами, сырыми овощами в пластиковой упаковке, покончив с продуманными меню и ежевечерними забегами на время: вернуться с работы, схватить список покупок, метнуться на рынок, потом все приготовить. Двадцать лет кряду по двадцать часов в день она тянула лямку семейной жизни – сперва на четверых, потом на троих, потом, когда дети уехали, на двоих, а потом и на одну себя, потому что и Филипп тоже ушел из дому сразу после того, как ему исполнилось пятьдесят.

Она завела привычку, вернувшись с работы, включать телевизор, чтобы заполнить пустоту, часто выбирала новостной канал, но в последние пару дней уже не выдерживала этих безумных причитаний, вот и уходила из дома. На улице становилось легче: она шла по следам прошлого, ловила взглядом фантомы студентов, которыми когда-то были они с Филиппом. Шестьдесят уже не за горами, и все же что-то от нее ускользало, как будто она перестала понимать этот мир, а уж тем более предсказывать его действия. То, что раньше казалось невероятным, сделалось обыденным. В Лондоне только что с большой помпой отпраздновали Брексит; лично она никогда особо не верила в раскол Европы, и вот он начал происходить: после стольких лет строительства Евросоюз стал распадаться. Не хотела она верить и в оправдание Трампа, но ведь Сенат только что обелил этого придурка, и рыжий миллиардер может спокойно идти на перевыборы. Каролина устала от всей этой неразберихи, от чудовищных демонстраций против повышения пенсионного возраста, от желтых жилетов