Теория прогресса - стр. 10
– И вы лазали? – не поверил Вовка.
– А почему нет? – засмеялся Леонтий Иванович.
Вовка пожал плечами. Ну, отец – это понятно. Но чтобы толстенький лысенький человечек полез в берлогу… Он же стихи читает про каких-то девочек на берегу… Чтобы Леонтий Иванович сильно не задавался, Вовка спросил:
– А почему вы сейчас не на фронте?
Вопрос радисту страшно не понравился.
Он побагровел. Даже лысина у него побагровела.
– Нахал ты, братец! – сверкнул он железными очками. – Думаешь, фронт – это только там, где стреляют? Неверно! Фронт повсюду. Куда ни глянь, везде грозная опасность. Болтуны, вредители – это тоже враги. Не смотри, что здесь север, ничего, кроме льдов. У нас здесь тоже идет война.
– Какая еще война?
На этот раз Леонтий Иванович отвечать не стал. Так разозлился, что только буркнул под нос по-немецки: «Эр ист…» А Вовка уже про себя добавил: «… блос айн Бубе». Мальчишка, дескать!
Взлетел вверх по трапу.
Мористее «Мирного» до горизонта тянулись широкие поясины битого льда.
Над скользкими отпадышами, прозрачными, поблескивающими стеклянистыми околышами стояло солнце – низкое, осеннее. Над разводьями, взламывавшими лед как кривые молнии, курились темные испарения. А правее, за неширокой полосой вольной воды, белел снегами, долго тянулся приземистый сероватый берег, окаймленный грязными, выжатыми на сушу льдинами. Кое-где они были такие толстые, что «Мирный» запросто мог пришвартоваться к ним, как к молу.
Вовка назубок помнил карту острова.
Хребет вдали, конечно, – Двуглавый. Голый, неприступный.
С запада на восток хребет Двуглавый тянется через весь остров, разделяя его на две неравные части. Северная – бухта Песцовая, где под скошенными утесами стоят в снегах бревенчатые домики метеостанции, и южная – Сквозная Ледниковая долина, плоская, как сковорода. Пройти от метеостанции на Сквозную Ледниковую можно только берегом или Собачьей тропой – через узкое ущелье, рассекающее хребет.
«Мирный» решительно расталкивал битый лед.
Плоские льдины кололись, подныривали под днище.
Если прыгнуть на ту льдину, подумал Вовка, а потом перескочить на следующую…
Вздохнув, отправился на корму. Присел на корточки перед железной клеткой:
– Белый! Где твоя мамка, Белый?
Белый счастливо щерился, а Вовку начало морозить.
Вдруг показалось ему, что если он попадется маме на глаза, то сразу она поймет, чем набиты его карманы и зачем под малицу он поддел самый теплый свитер. Мама, конечно, сейчас волнуется: она отвечает за груз зимовщиков. И Леонтий Иванович волнуется: надолго расстается с Большой землей. И капитан Свиблов волнуется: поскорее бы высадить пассажиров и нырнуть в туман погуще, чтобы ни одна подлодка «Мирный» не засекла. Все волнуются. Никому в голову не приходит, что Вовка тоже волнуется. Вот скоро юркнет за ледяные торосы, только и видели.
Густо послюнив палец, выставил перед собой.
Ветер меняется, берет к северу. Значит, упадет ночью температура.
Сейчас около нуля, а ночью может ударить под двадцать. Не весело в такой мороз прятаться среди торосов, но придется. При прижимном северном ветре капитан Свиблов ни на одну лишнюю минуту не останется в бухте Песцовой. Побоится, что выдавит «Мирный» на береговые льды. И так вон высокая зеленая волна, шурша битым льдом, накатила на форштевень, с размаху хлопнула буксир по левой скуле. Он вздрогнул, тяжело завалился на корму. Собачек в клетке сбило с ног, они, рыча, покатились по клетке. Одновременно черный дым ударил из пузатой трубы «Мирного», а мутная вода жадно облапила его брюхо – такая мутная, будто буксир правда зацепил винтами дно.