Тени Черного леса - стр. 27
Пленные немцы вели себя по-разному. Попадались непроходимые фанатики. Особенно среди солдат войск СС. Эти горели ненавистью к врагу до последнего – до автоматной очереди, проводящей черту под их жизнью. А вот у других солдат и унтер-офицеров войск СС нередко находились аккуратно упакованные знаки различия. Они твердили – меня, дескать, в СС насильно из Вермахта пихнули, я к ним никакого отношения не имею. Были те, кто держал себя с достоинством: мы, мол, солдаты, мы честно исполняли приказ. Многие, особенно в конце войны, откровенно радовались, что теперь для них все кончилось. Были и те, кто в ногах валялся, умолял их не расстреливать. Им ведь объясняли ихние пропанадисты, что большевики никого в живых не оставляют.
Среди предателей фанатиков было мало. Большинство – откровенная сволочь и склизкая мразь. Кто-то принимал смерть достойно, кто-то ползал в ногах и умолял о пощаде. Но «Смерть Сталину!» или «Да здравствует Гитлер!» у стенки или на эшафоте не кричал никто. А этот… Зверобой не так много был в Литве, но достаточно, чтобы понять: к Красной Армии там относились очень по-разному… Одни встречали с цветами, другие… Другие не встречали.
Но ничего особо нового для себя Мельников, разглядывая раненого, не усмотрел. В парне чувствовались подавленность и бесконечное одиночество. В чем-то он был похож на того пленного украинца. Хотя этот выглядел куда приличнее.
– Ну, здравствуй, лесной брат, – нарушил молчание Еляков. Говорил он по-немецки. Как отметил старший сержант, у чекиста был сильный акцент, но, в общем, сойдет. Интересно, ответит он или сделает вид, что не понимает. Однако раненый не прикидывался не понимающим. Но все же молчал, ожидая, что ему скажут еще.
– Не повезло тебе, – продолжал капитан. – Ты думаешь, что являешься борцом за независимость? А вот и нет. Ты – обыкновенный уголовник. Потому что город Зенебург литовской землей не был никогда. Выходит – ты с твоими дружками совершил самое обыкновенное убийство. И ладно, я бы понял, если бы вы убили нашего военнослужащего. Но вы грохнули двух немцев, которые к нам никакой любви не испытывали. И ограбили дом одного из них. Мало того, что бы вы там не говорили, но Литва сегодня – часть СССР. И там действуют советские законы. Попадись ты там в наши руки – тебя бы по ним и судили. А тут, понимаешь ли, пока что оккупационная зона, где с такими, как ты, разбираются по законам военного времени. И уж мы разберемся по полной программе. Хотя бы для примера. Чтобы немецкое население знало: мы в состоянии обеспечить прядок. Ну, как говорить будем?
Раненый разлепил губы:
– Я есть плохо говорю по-немецки, – ответил он на очень плохом русском языке.
– Да, а по-русски лучше, – усмехнулся Еляков.
– Товарищ капитан, я могу по-польски, – вмешался Мельников.
– По-польски понимаешь? – обратился он к «лесному брату». Этот язык, как замечал Мельников, в Литве понимали если не все, то очень многие. Особенно в городах. Поляков там жило во множестве.
– Я понимаю по-польски. Я буду говорить. Но я не убивал… Я даже не знаю, куда и зачем ходил Черный с этим немцем… Я оставался в доме…
Мельников перевел ответ капитану.
– Слушай, веди допрос сам. Ты ведь допрашивал пленных? И бургомистра раскрутил. Вот и валяй. Главное – нам интересен этот, как он говорит, немец.