Тенеграф - стр. 14
Глаза Аркузона сузились.
– Полагаю, ты забылся. Или Ариего был для тебя больше чем просто учеником? Это была бы интересная новость. Славный кавалер И’Барратора – содомит? Я не премину шепнуть это на ухо королевскому стряпчему, который станет осматривать твое тело.
– За сколько ты его купил?
– Ты бы удивился. Как видно, ты плохо учил своих учеников и оказался дурным наставником, поскольку он просто пылал желанием доказать, что он – лучше тебя.
Каждое слово Аркузона было частью сражения, словно танец рапир, каковой должен был вскоре начаться. Купец пытался вывести своего противника из равновесия точными уколами слов, поскольку прекрасно понимал, что слова умеют ослеплять ровно так же, как бросаемый в глаза песок, и что ярость сильнее мешает заученным движениям, нежели подрезанное сухожилие.
Ноздри И’Барраторы раздулись, дыхание его ускорилось. Но все это было лишь игрой, фарсом. Ибо Арахон знал, что до той поры, пока он будет выглядеть так, словно теряет над собой контроль, купец будет говорить и говорить и может выдать то, что Арахон желал услышать более всего.
– Почему? – рявкнул он расчетливо, сжимая пальцы на рукояти рапиры. – Почему ты это сделал?
– Видь ты хоть что-нибудь дальше кончика собственного носа, знал бы это уже со вчера. В последней драке на Площадях Шести Родов погиб племянник королевской фаворитки, а меж Родриганами и Ламмондами вошел владыка, со свойственной для себя деликатностью угрожая, что проведет Единение. И не только глав родов, но и первородных, а также всех наследников до четвертого колена. Ты, как провинциальный босяк, наверняка этого не понимаешь, но об этом и подумать невозможно – две старые, со времен доибрийских, семьи Серивы и вдруг – смешаны, разбавлены, уничтожены так, что не понять, кто из них кто… Старый Ламмонд сразу же прислал письмо, что я, мол, должен прекратить любые действия против Родриганов.
– И что с того? Ты мог нас отозвать, никто бы не пострадал.
– Ты дурак, Арахон. Такие, как я, не достают вертел, если рядом нет хотя бы двух – а то и трех – кусков мяса. Твоя голова на серебряном блюде была бы охренительно красивым подарком для Эрнесто Родригано. И не думай, что это моя идея. Ламмонд недвусмысленно дал понять, что договор необходимо скрепить кровью тех, кто допустил наибольшее число преступлений в борьбе родов. Видишь ли, все бы почувствовали себя в большей безопасности, когда бы самое острое оружие оказалось закопанным в земле. И ты ведь понимаешь, отчего я предпочел, чтобы оружием этим оказался ты, а не я? Тем более что после твоей смерти я намеревался все повесить на тебя, то, что более всего разозлило бы Родриганов. Подумай только: убийство тех двух девочек – раз. Отравление целой компании пьяниц дурачка Хернана Родригано – два. Ну и, конечно, выстрел из тенестрела прямо в спину того набожного старичка, не помню, как его там звали… Детоубийца, отравитель, трус, проклятый содомит. Полагаешь, что столько-то эпитетов при твоем имени даст тебе место в истории Серивы?
И’Барратора заметил, что женщина, прислушивавшаяся к разговору, неуверенно шевельнулась. Что же, она не знала, каким мерзавцем был Аркузон, когда принимала от него кошель? Он стиснул зубы так, что на лбу его выступила пульсирующая вена.
– Ты… – процедил.