Тень ночи - стр. 96

– Изабо мне рассказывала, что вы с Бланкой крепко любили друг друга. Ты не заставлял ее делать что-либо против ее воли.

Я старалась хоть чем-то утешить Мэтью, понимая, какую обжигающую боль приносят ему воспоминания.

– У Бланки не было воли. По крайней мере, до рождения Люка. Но даже потом ее воля пробуждалась, лишь когда сыну грозила опасность или когда я сердился на него. Всю жизнь ей хотелось видеть рядом с собой кого-то младше и слабее, кого она могла бы защищать. А вместо этого жизнь преподносила ей одну неудачу за другой. Люка не был у нас первым ребенком. Каждый выкидыш становился для Бланки ударом. Она делалась еще тише, еще покорнее, еще больше старалась мне угодить. Я думал, что вообще никогда не услышу от нее слова «нет».

Эта история в основном совпадала с той, что рассказывала мне Изабо, но в ее версии говорилось о глубокой любви и общем горе. От Мэтью я слышала лишь о глубокой печали и невосполнимой потере.

– Но затем у вас родился Люка.

– Да. После нескольких лет, иссушавших ей душу, я подарил ей Люка. – Он снова замолчал.

– Мэтью, ты тогда ничего не мог сделать. Это был шестой век. Тогда не умели бороться с эпидемиями. У тебя не было знаний, чтобы спасти жену и сына.

– Я мог бы попросту прекратить близость с ней. Тогда бы не было и потери! – воскликнул Мэтью. – Она не смела сказать мне «нет», однако по ее глазам было видно, что она отдается с какой-то неохотой. Я всякий раз обещал ей, что теперь она выносит и родит. Я бы отдал что угодно…

Меня больно задевало, что Мэтью до сих пор так привязан к умершим жене и сыну. Их неприкаянные души не могли оставить эту церковь, но, что еще хуже, они не оставляли в покое самого Мэтью. Но теперь я хотя бы знала причину, почему он уклоняется от близости со мной. Он столько веков носил в себе горе и чувство вины. Возможно, со временем я ослаблю власть мертвой Бланки над Мэтью. Я встала и подошла к нему. Мэтью вздрогнул, почувствовал на плече мои пальцы.

– Это еще не все, – сказал он, и я застыла. – Я пытался расстаться с жизнью. Но Бог не захотел ее принять. – Мэтью смотрел на борозды в камне, а затем поднял голову. – Недели напролет я только и думал о том, чтобы соединиться с Люка и Бланкой. Одно меня останавливало. Я боялся, что не попаду в рай, где теперь находились жена и сын. За мои грехи Бог непременно низринет меня в ад, – сухим, будничным тоном произнес Мэтью. – Тогда я обратился за советом к одной жительнице деревни. Она решила, что я одержим бесами и из-за меня души Бланки и Люка тоже привязаны к этому месту. В один из дней я поднялся на леса, глянул вниз и подумал, что души моих близких заперты под каменной толщей. Если я упаду на место их погребения, Богу не останется иного выбора, как освободить их. Или же – позволить мне соединиться с ними.

Это была ущербная логика средневекового человека, дошедшего до крайнего отчаяния. Блестящий ученый Мэтью де Клермон так рассуждать не мог.

– Я испытывал чудовищную усталость, – продолжал Мэтью. – Но Господь не желал даровать мне сон. Особенно после того, что я сделал. За мои грехи Бог отдал меня существу нечеловеческой природы, и та превратила меня в себе подобного. В того, кто не может ни жить, ни умереть, ни даже обрести недолгий покой во сне. Все, что я могу, – это помнить.