Тень ликвидности - стр. 26
Телефон молча загорелся. Сообщение от неизвестного: «Лояльность вознаграждается». Кира усмехнулась коротко, беззвучно. Она набрала ответ и стёрла, не отправив: «Этика – тоже». Потом положила телефон экраном вниз. Разговоры – потом. Сегодня – шаги, углы, бумага и люди, которые не должны падать с лестниц.
Кира вернулась в офис не по проспекту, а по дворам – дорожка, где асфальт знает твой вес, а не табель. Сумерки ещё не наступили, но лампы уже примеряли свет. Внутри холла – стекло, привычный холод. Турникет загудел, как нехотя. «Добрый день», – сказал охранник с лицом правильного человека. «Добрый», – сказала она и пошла в лифт для техперсонала: там не разговаривают, там двигаются.
Первой остановкой был минус первый. Комната с копираторами была пуста, как склад для ненужных звуков. Кира достала «макет» – те самые пустые листы с заголовком – и положила в прозрачный файл. Рядом – липкая полоска с расплывшимся штампом «копия». Пускай будет. Архив любит иллюзии.
В архивной кладовой она открыла шкаф, где у бумаги – своя температура. Папка «Side-letters» стояла там, где стояла всегда. Журнал – на цепочке. Она заполнила строку коротко: «DL-X-3.4: проверка комплектности». Поставила время, без двух минут не круглое: 18:28. Лёгкое отклонение от ритуала. Макет вернулся на полку. С виду – всё правильно. На ощупь – пусто. Она закрыла шкаф, повернула ключ, сделала вдох. Ключ в карман. Путь наверх.
В лифте – двое. Один – в форменной жилетке техопса, второй – в сером пиджаке без признаков владельца. Жилетка держала в руке пластиковый кейс с наклейкой NTP. Пиджак держал тишину.
– Добрый вечер, – сказал техопс в зеркале.
– Добрый, – ответила Кира.
– Вы нас сегодня вспоминали, – он улыбнулся профессионально. – Про «корректировку» писали. Мы поправили. Всё в рамках.
– Какая величина? – спросила она, как будто ей всё равно.
– Незначительная, – сказал он. – Минус сорок семь миллисекунд. – И подмигнул, будто назвал пароль в старом клубе.
Сорок семь ударило, как кулачком в стекло. Смешно и страшно. «Тот», подумала она. «Портной». Имя на бейдже было спрятано под складкой ремня. Только «Ан…». Остальное растворилось в вежливости.
– А вы – Андрей? – спросила она ровно.
Он не удивился.
– Я – мы, – сказал он и показал на кейс. – Время – коллективный труд.
Лифт распахнулся мягко, как подушечка обручального кольца. Они вышли втроём. Пиджак остался на площадке, сделал вид, что ждёт кого-то ещё. Андрей пошёл направо, к серверной. Кира – налево. В спине у неё зазвучало: мы. Это слово любят те, кто не любит «я».
В отделе комплаенса было неярко. Шумский сидел у окна, как человек, который любит правильный свет. На столе – два бумажных стакана. В одном – кофе. В другом – разговор.
– Кира, – сказал он, – присаживайтесь. Нам нужно считаться с оптикой. Коммуникации благодарят за выдержанную позицию на «Часовне». И… – он поднял глаза, – просят вас впредь воздерживаться от терминов, которые могут быть двусмысленными. Например, «легенда», «маскирование», «тишина». Мы живём в век значений.
– Значения живут сами, – сказала она. – Их не надо кормить.
Он улыбнулся усталым ртом.
– Мы же одна команда, – сказал он. – Лояльность – это не лозунг. Это метод выживания. Вы талантливы. Но талант без лояльности – риск.
– А лояльность без этики? – спросила она.