Тень императора - стр. 8
– То, о чем говорю я, – модель. В конце концов, крах любой власти идет по одной схеме: недовольство теорией – протест против практики – выступление против власти.
– Это я уже начинаю понимать, – признался Корсаков. – Но почему вы сказали, что история с расстрелом Романовых – только часть истории? Тогда – какой истории?
Степаненко помолчал, размышляя. Могло даже показаться, что он сомневается. Потом, решившись, ответил:
– Видите ли, все, что происходило в России почти сто лет назад, практически повторяется.
– В каком, простите, смысле? – слегка растерялся Корсаков.
– В самом прямом. Судите сами: сто лет назад император даровал свободы своим подданным. И сразу же появляются Дума, которая все время спорит с монархом, газеты, которые его критикуют, и журналисты, которые выискивают грязь. Вы, Игорь, не обижайтесь, это не старческое злопыхательство. Сейчас ведь ваша возрастная группа уверена, что, критикуя власть, творит добро. Точно так же было и сто лет назад. Именно эти институты, их представители и добивались коренных перемен, радикальных изменений, понимаете? А Николай Романов, человек слабый, наслушавшись разных теорий о необходимости прогресса, задумался. И силы на него влияли самые разные. И политические, и экономические, и даже, можно сказать, потусторонние. На императора оказывалось бешеное давление со всех сторон. Даже, как утверждают многие современники, со стороны младших Романовых, то есть представителей побочных ветвей. Отречение Николая оказалось той целью, которая сплотила людей совершенно разных взглядов и убеждений, однако, как только цель эта была достигнута, вчерашние союзники оказались едва ли не врагами. Будущее России оказалось не только туманным, но и рискованным. Ни Временное правительство, ни попытки установить военную диктатуру ничего не дали. Россия разваливалась, и в очень скором времени многие из тех, кто недавно в едином порыве убеждал Николая отречься, стали возвращаться к идее реставрации монархии. Существовало не менее трех вариантов, каждый из которых, при всей их византийской необычности, имел убежденных сторонников.
Первый вариант предполагал призвание на трон Михаила. Его сторонники распускали слух, будто бы сам император Александр III намеревался передать трон именно Михаилу, а не слабохарактерному Николаю. Николай, де, и сам был не против и даже обещал своему венценосному отцу так и сделать, но под давлением своей супруги от обещания отказался. Потому, мол, и пришлось добиваться отречения Николая, что прогерманское влияние императрицы в условиях войны стало угрожающим. Второй вариант предполагал воцарение царевича Алексея с учреждением при нем особого Совещания, которое будет связывать интересы России с представлениями юного монарха, дабы избежать возможного влияния матери. Третий вариант был, пожалуй, самым оригинальным. Он состоял в том, что народ в лице своих представителей явится к Николаю, проронит слезу и повинится за нерадивых и немощных умом, которые заставили его отречься. Потом снова позовут его на трон. Тот предложение примет, виновных простит, но даст клятву, что Александра будет совершенно удалена от государственных дел. У каждого из вариантов было много сторонников, которые видели в этом свой прямой и живой интерес. Необычайно популярна была в те дни история восемнадцатого века с его бесконечными переворотами. Значение гвардии возросло необычайно! Вспомните хотя бы генерала Корнилова с его попыткой переворота: он снимает с фронта части и направляет их в тыл, к столице. Ведь это же было прямое и обыкновенное предательство! – Степаненко замолчал, и видно было, что он нервничает, будто речь идет о чем-то насущном, о какой-то проблеме, которая его беспокоит прямо сейчас! – Вот вы начали с расстрела, – заговорил он уже спокойно, – а ведь этого события много-много лет как бы и не существовало, никто его не упоминал ни в каких официальных публикациях…