Темные воды времени. Книга первая - стр. 13
– Ну, а раз так, давайте на покой собираться. Завтра рано вставать. А путь нам предстоит длинный. – Я вздохнула, и добавила, – И чувствую, не легкий.
Мы вошли в дом. Баба Рися уже постелила нам на полатях. Мы с Любашкой забрались наверх, но сон не шел. Любаша горячо зашептала мне на ухо:
– Ну ты мать, даешь! По-старославянски заговорила. С чего бы это? – и она тихонько хихикнула.
– Заговоришь тут, блин! Скоро, как этот… как его, каженник, последнюю память потеряем с такими-то делами. Смотри, как бы нам не забыть, как нас зовут. – И я отвернулась к стенке, собираясь уснуть.
Но подруга никак не могла угомониться, и опять стала приставать:
– А с чего ты его вдруг Тимофеем-то окрестила, а скажем не Иваном или там Василием?
Не поворачиваясь к ней, пробурчала не без ехидства:
– В честь моего кота…Чтобы самой о доме не забыть.
Любаша собралась мне что- то сердито ответить, но тут на нас прикрикнула баба Рися.
– А, ну, цыть, неугомонные! А то на двор выгоню!
На двор нам не хотелось, и мы примолкли. Не заметив, как, я уснула.
Проснувшись, не сразу вспомнила, где я. В избе пахло березовым дымком и сладким запахом свежих пирогов. Любаша еще спала. Серый неуверенный утренний свет пробивался сквозь маленькое оконце. Я слезла с полатей, сладко потянулась и вышла на крыльцо. Солнце еще не встало. Только горизонт начинал едва светиться розовым светом, небо еще было по ночному темно синим. Угасающие звезды едва мерцали, готовые потухнуть с первыми лучами солнца. На улице было немного зябко от утренней свежести. Луг напротив дома был седым от выпавшей росы. Из леса доносились голоса птиц. Как оркестр перед началом увертюры проверяет свои инструменты. Ждет, когда выйдет дирижер. Замолкает на мгновенье. И вот, дирижер-Солнце взмахивает своей чудесной палочкой–лучом, и многоголосый хор в едином порыве ликующе грянул гимн божественному светилу, воспевая радость жизни. Я стояла на крыльце чуть дыша, боясь нарушить этот вселенский концерт. Наслаждаясь и впитывая в себя эти волшебные звуки. Они заполнили меня всю, без остатка. И какая- то, неведомая мне струна в душе отозвалась этой приливной волне, зазвучала, сначала, чуть слышно. А потом все громче и громче, возносясь вверх, достигая небывалого крещендо, сливаясь в унисон с вечным гимном жизни, принося в душу покой и гармонию.
Я вынырнула из этого состояния, почувствовав на себе чей- то взгляд. Бабы Риси нигде не было видно. Зато наш новоявленный Тимофей стоял рядом с избушкой и наблюдал за мной. "Ранняя пташка"– подумала я ехидно. Я посмотрела на него в упор… И слегка растерялась. За ночь он привел свою одежду в порядок, подстриг волосы и повязал их головотяжцем, оказавшись мужчиной лет сорока, или чуть меньше. Русая борода, без единого седого волоска, была аккуратно подстрижена. Глаза смотрели внимательно, я бы сказала, изучающе, и были абсолютно небесной синевы. Морщинки избороздили его лицо и говорили о прожитых, непростых годах. Он всматривался в меня пристально, слегка просительно. Как будто ждал, что вот прямо сейчас я смогу открыть ему все истины или того хуже, вынести приговор. Мне стало немного неловко за то, что не могу ответить на его немые вопросы. И я вполне доброжелательно обратилась к нему.
– Доброе утро, Тимофей. Ничего, что мы так тебя называем?