Темные воды Тибра - стр. 21
Спутники Суллы в большинстве своем плохо представляли, о ком и о чем идет речь, а потому предпочитали помалкивать. Командующий собирается принять какое-то решение, и он не спрашивает совета. Это его право.
– Мы не можем с двадцатью турмами отправляться в эту треклятую пустыню! – вдруг резко выкрикнул Сулла.
– Значит, и не надо этого делать, – сказал Гней Ланувий, человек, славившийся своим благоразумием и добродушием. В данный момент его разумное заявление разъярило Суллу.
– Кассий!
– Я слушаю тебя.
– Сейчас же после высадки ты возьмешь четыре манипулы и конфискуешь всех лошадей в городе. Пусть тебе повезет и ты найдешь еще три сотни пригодных для битвы коней.
– А если кто-нибудь воспротивится, в городе две тысячи римских граждан, – опять выступил с благоразумной речью Ланувий.
Сулла только посмотрел в его сторону, и этого было достаточно, чтобы тот замолчал.
– Меммий! Ты немедленно возьмешь под охрану ворота; как только пройдет слух о конфискациях, кто-то захочет сбежать из города и укрыть свое имущество в пригородных виллах. Запереть ворота.
Меммий кивнул, эта мера и ему, и всем прочим представлялась вполне разумной.
– А ты, Ланувий, отправишься в магистрат и объявишь отцам города, какие их ждут сегодня переживания, ты употребишь все свое умение убеждать. Скажешь им, что благоразумнее со всеми нашими требованиями смириться.
– Я постараюсь.
Внутри триера послышался стук по дереву. Это гребцы торопливо втягивали весла, еще мгновение – и судно было пришвартовано. По палубам, оглушительно свистя, бегали деканы палубных команд.
Сулла отдал последнее приказание:
– Сегодня, как только спадет жара, мы должны выступить. Публий Вариний найдет к этому времени надежных проводников, желательно из нумидийских перебежчиков.
Пропретор вздохнул и кивнул в знак согласия.
Человек, которому удается кого-либо удачно заманить в ловушку, становится на удивление самоуверенным, до крайней беззаботности.
Измотанная в неожиданном бою, истратившая остатки сил в медленном, тяжелом отступлении под вихрем непрерывных кавалерийских атак римская армия с трудом закрепилась на двугорбой вершине невысокого каменистого холма.
Никаких признаков воды. Никаких видов на спасение – это понимал каждый, кто бросал взгляд на неоглядное море полосатых нумидийских и серых мавританских шатров, окружавших двойной римский лагерь.
Речь могла идти только о смерти в открытом бою с нанесением максимального ущерба варварским ратям во имя облегчения будущих побед римского оружия или плене.
Ничего более позорного римский ум вообразить не мог.
Ведь перед ними был не Ганнибал, не царь Персей, не, наконец, Антиох. Просто огромная банда дикарей, предводительствуемая хитрой, бесчестной лисицей по имени Югурта.
Причем выбор между тем или иным выходом – между смертью и бесчестьем – делать нужно было быстро, воды оставалось не более чем на сутки.
Африканцы торжествовали. По-разному.
Бокх находился в состоянии полного и необыкновенного упоения от мыслей о предстоящей расправе с горделивым народом, о триумфе над ним. Долгие годы они отказывались замечать царя Бокха и его народ, теперь вынуждены будут заметить и оценить.
Величие и блеск предстоящей победы мавританский царь приписывал исключительно своей решительности и прозорливости. Его всегда раздражала воинская слава Югурты, то восхищение, с каким относились к этому незаконнорожденному, этому выскочке даже его собственные сыновья. Оказывается, ничего особенного и не требовалось для победы над этими якобы непобедимыми северянами. Нужно только призвать на поле боя настоящего воина. Такого, как он, царь Бокх.